Но тут как раз выяснилось, что энтропия не менее убийственна, чем революция. Во многих отношениях она еще хуже – у революции есть хотя бы свои идеалисты, свои святые, а у распада и деградации их нет. Больше того: оказалось, что отказ от идеалов ведет не к мирному буржуазному существованию, а к стремительному скатыванию в пещерные времена. Нефтяная стабильность никого не обманывает – одичание идет полным ходом. Возвращение средневекового церковного догматизма, триумф невежества и лени оказываются немногим лучше сталинизма – правда, сажают меньше, но это дело поправимое, стабильность террору не помеха. Слова «Жить стало лучше, жить стало веселее» сказал именно Сталин, и именно в 1937 году. Тоже стабильность была.

Тут-то и оказывается, что Горький – обделенный вкусом, неразборчивый в дружбах, тщеславный, часто ошибавшийся, склонный к самолюбованию и вранью при всем своем облике Буревестника и правдолюбца – мечтал о том, без чего человечество не сможет существовать: о новом типе человека, сочетающего силу и культуру, гуманность и решимость, волю и сострадание. И если его сочинения не могут подарить нам убедительный тип этого человека, то уж о том, какими не надо быть, они расскажут достаточно.

Ведь он обличал ту самую русскую жизнь, которую мы сегодня обожествляем под именем «национальной матрицы». Ведь он выступал против того, что мы сегодня считаем своей национальной спецификой. Ведь он учил не мириться, не соглашаться, не останавливаться – словом, вылезать из того болота, которое сегодня, после многих лет бурь и путаницы, выглядит таким уютным.

То, что личный путь Горького привел в тупик, – ровно ничего не доказывает. Лишь многочисленные Самгины могут радоваться его жизненной катастрофе, повторяя прекрасные слова Ужа: «Летай иль ползай, конец известен». Если пытаться летать – можно двадцать раз рухнуть в море, а на двадцать первый полететь. Но если всю жизнь ползать, ни до чего хорошего уж точно не доползешь.

Именно поэтому сегодня, на очередном переломе русского исторического пути, стоит помнить, читать и перечитывать странного, неровного и сильного писателя Максима Горького.

Хватит спрашивать себя, был ли Горький.

Он – был.

«Лет с шестнадцати я живу приемником чужих тайн и мыслей… Ох, сколько я знаю и как это трудно забыть».

Алексей Пешков. Около 1886–1888 гг.

Похвальный лист Кунавинского начального училища. Вместо фамилии Пешков Алексей вписал свою кличку Башлык. Нижегородское слободское кунавинское расшифровал как «Наше свинское кунавинское»

Дом Кашириных, ныне музей. Нижний Новгород

Ольга Каминская с первым мужем. Конец 1880-х. Горький мечтал о ней три года, прожил в гражданском браке два и бросил после того, как она заснула, не дослушав только что написанную «Старуху Изергиль»

Иегудиил Хламида. Самара, 1896 г.

Редакция Самарской газеты. Горький – крайний справа. 1895 г.

Екатерина Пешкова – единственная законная жена Максима Горького, мать его детей. С 1921 по 1937 гг. она руководила Комитетом помощи политзаключенным – единственной легальной правозащитной организацией в Советской России

С сыном Максимом

Дочь Катя, умерла в пятилетнем возрасте. Ялта, 1905 г.

Многим Максим казался вечным подростком, обожавшим автогонки и попойки, – но, судя по сохранившимся рисункам, был умным и злым карикатуристом, по-отцовски подмечавшим чужие слабости

Унаследовавший от Горького обаяние и артистизм, Максим всю жизнь оставался в его тени и, кажется, не слишком этим тяготился

Надежда Пешкова (Введенская), жена Максима. Романы с обаятельной и легкомысленной Тимошей (ее домашнее имя) приписывались многим из окружения Горького, в том числе чекистскому куратору горьковской семьи Генриху Ягоде

С первых шагов в литературе Горький был окружен заботой старших коллег – некоторые любили его искренне, другие боялись, что их заподозрят в зависти. Что до ровесников – те либо заискивали, либо ненавидели. Равнодушных не было

С А. Чеховым и Л. Толстым. Ялта, 1902 г.

Л. Андреев с первой женой Александрой Михайловной. Ялта, 1902 г. Узнав о смерти Андреева, Горький сказал: «Как ни странно, это был мой единственный друг»

С И. Буниным и Н. Телешовым. С последним Горький создал товарищество «Среда». На «средах» бывали Бунин, Андреев, Куприн, Шаляпин