Норы, норы, норы – десятки и десятки черных дыр в слежавшейся глине холмов начинались чуть не от самой воды и скрывались из глаз за пределами склона. Возле многих логовищ сидели или лежали серые хищники, но движения особого не было. Да и куда волкам ходить? На работу им не нужно, на торг тоже. А коли на охоту – так это наружу, за стену морока убегать надо.

Отдельные хищники, впрочем, спускались к ручью похлебать воду, уходили обратно. Но на пришельца внимания не обращали. Вернее – не видели, не чуяли. Лишь один раз, пробегая сбоку, волк замедлил шаг и повел носом. Но и он не ощутил ничего подозрительного и не остановился.

Вдоль ручья ведун подкрался к сооружению в центре ложбины, приподнял полу висевшего на уровне лица тулупа – понял, что со света в темноте все равно ничего не разглядит, и тут же опустил обратно. Услышав шевеление внутри, он понял: если ведьма здесь сейчас выглянет, то наговор будет разрушен. Пигалица была слишком хорошей чародейкой, чтобы не разгадать столь простого заговора. Он торопливо сунул руку в мешок с зельем, выгреб большую горсть и, подбросив в небо, со всей силы дунул вслед.

– Тебя призываю, бог Дрема! Твоим цветком заклинаю, покажи свою силу! Покажи! Покажи! – шепотом воззвал он.

То ли бог Дрема был самым отзывчивым во всем пантеоне, то ли главная сила таилась все же в самой сон-траве и заклинаниях готовившего зелье ведуна – но почти сразу все волки, которых он только видел, опустились на землю, положили головы на лапы и закрыли глаза.

– Любо... – рассмеялся Олег, вытаскивая саблю. – Так бы сразу.

Перебить сотню сонных волков труда не представляло – но какой смысл? Если уничтожить хозяйку – разбегутся сами. Трем сотням хищников на одном месте не прокормиться. Рассеются на обычные стаи в десяток голов и уйдут туда, где сытнее.

Он решительно откинул угол кошмы, что лежала слева от тулупа, шагнул внутрь.

Первое впечатление оказалось правильным: это действительно был куст. Обычный большой куст, на который ведьма, не умея строить домов, накидала массу тряпья из своей добычи, добившись хоть какого-то подобия жилья с тишиной, теплом и уютом. Ни о каком очаге, разумеется, тут речи не шло. Но имелась гора одежды, вполне пригодная, чтобы зарыться в нее морозной зимней ночью. Перед этим хламом развалились с десяток крупных, матерых хищников весом пудов в пять каждый. Откормленные, клыкастые, с сильными лапами. На их фоне откинувшаяся на спину девочка выглядела хрупкой Дюймовочкой, заброшенной порывом ветра в клетку к волкодлакам.

Он поднял саблю, примериваясь раскроить ей голову. Клинок взметнулся – и остался вверху.

– Электрическая сила...

Ведун прикрыл глаза, вспоминая засыпанный костями овраг, множество человеческих черепов, отчаянно пытаясь вызвать в себе ненависть – и не смог. Руки отказывались убивать ребенка. Клинок не опускался на беззащитную жертву. В душе, несмотря на все старания, к маленькой душегубке никак не возникало злобы. Злобы столь сильной, чтобы превратить жалкую пигалицу в кусок мяса. Разумом он понимал: перед ним настоящее воплощение смерти, виновница гибели многих и многих людей. Но тело отказывалось повиноваться разуму. Он видел всего лишь десятилетнюю девочку, и чувства отказывались соучаствовать в такой казни.

– Проклятье!

Отлично понимая, что совершает огромную глупость, Середин спрятал оружие, перевернул пигалицу, смотал ей руки за спиной и засунул ей в рот кляп: туго свернутый платок из тряпичной кучи. Затем забросил девчонку на плечо и зашагал к стоянке. Весила пигалица всего ничего, так что Середин мог двигаться обычным широким шагом и покинул пределы морока еще до того, как в волчьей столице хоть кто-то зашевелился. У дороги закатал пленницу в овчину, несколько раз перевязал для верности, закинул на холку заводной лошади, оседлал свою и повернул обратно к Твери. Тащиться с таким грузом добрых десять переходов до Мурома было невозможно. В свое время он с Урсулой намучился немало – но та хоть признавала себя его невольницей и не перечила. Даже помогала. Эта же несомненно будет брыкаться, сопротивляться. Может удрать или сотворить какое-нибудь колдовство. Упустить же на волю столь опасное существо явилось бы преступной небрежностью.

К вечеру, еще засветло, Олег въехал на знакомый двор и тут же был встречен веселым вопросом:

– Никак опять заблудился?

– Не без этого... – спешился Середин. Оглянулся на забор: – Волчица, смотрю, повеселела?

– Первый день лежала, даже не пила. К вечеру воду все же вылакала. Утром же потроха жрала – только давай. Шерсть уже новая заместо стриженой пробивается. А чего это у тебя, колдун, опять на заводном коне трепыхается?

– Ну-у-у... – протянул ведун. – Это... Это доказательство. Доказательство для князя, что работу свою я исполнил честь по чести, не обманул.

– Так что, неужели... – сбежал навстречу с крыльца хозяин постоялого двора.

– Нет больше проклятия на этой дурацкой дороге, – подмигнул ему Олег. – Снято. Вот только первые пару месяцев будьте осторожны, волков в лесу много появится. Очень много. Но потом уйдут. Или с голоду сдохнут. Но пока нужно держаться настороже.

– Коли проклятие пережили, то уж волков перетерпим, – кинулся помогать ему хозяин. – А что у тебя там? Опять волчица?

– Тебе лучше не знать, – покачал головой ведун. – Вырвется – полмира извести может. Я лучше сам отнесу. Светелка свободна?

– Свободна, свободна, мил человек. Откуда ныне постояльцы? Пешие под лед провалиться боятся, для корабельщиков вода еще не открылась. Пустое время. Никто никуда не ходит, все дома сидят. Баню топить?

– Топи, – кивнул Олег. – До полуночи время есть, успею. И меда хмельного налей, я ныне заслужил!

Середина вдруг осенила гениальная мысль.

Для него, извечного скитальца, злобная ведьма – тяжелая обуза, хомут на шею. Убить рука не поднимается, отпустить нельзя. Корми ее, пои. Да еще доказывай, откуда взял. Невольницы ведь ниоткуда не берутся. Их из похода привозят, покупают, за долги могут «головой» отдать. Не можешь указать, откуда взял рабыню – запросто в воровстве заподозрят. Что украл где-то, увел, вольного человека закабалил. Ведьма своего статуса пленницы подтверждать, понятное дело, не станет. У него же – никаких доказательств. Ни рядной грамоты, ни уговора, ни даже свидетелей, что честным путем получена.

Между тем русский князь ведь правда хотел от него доказательств, что он снял проклятие с дороги! Так почему маленькую ведьму ему и вправду не отдать? Пусть тот из-за пленницы голову и ломает: где держать, чем кормить, как сторожить. Князю такое баловство только в радость, а его от изрядной головной боли избавит. Чем не выход?

Выкатывать пленницу из овчины ведун не торопился: мало ли что учудить захочет? Разобрал вещи, подкрепился в общей трапезной. Когда же служка прибежал сообщить, что баня готова – так прямо в овчине и взял ее с собой.

Когда в предбаннике ведьма снова увидела свет, она изогнулась, забрыкалась, попыталась пнуть Олега ногой. Глаза ее сверкали такой ненавистью, что Середин понял: высвобождать не стоит. Лучше наоборот – еще и ноги связать. Что он и сделал. Богатую, но грязную и поношенную одежду, не мудрствуя лукаво, срезал ножом, запихал ногами подальше в угол: мало ли какие обереги там спрятаны? Отнес пленницу в парную. Девчонка отчаянно брыкалась и добилась своего – врезалась головой в полок с такой силой, что потеряла сознание. Хотя, конечно, это могло быть и уловкой. Но в любом случае ведун смог без хлопот смыть с нее невероятное количество грязи, а потом закатать обратно в шкуры – и от души попариться сам.