Блестящий шан-хайский ресторан фешенебельного отеля “Мажестик”, со всеми люстрами, подносами в руках официантш и боев, со всеми веерами в руках дам и сигарами в зубах господ, плыл и клонился, гудел и гремел, хохотал и восклицал, обольстительно нашептывал на ушко вздор и жестко глядел глаза в глаза, стряхивая пепел в яшмовые пепельницы, и желтое мрачное золото равнодушно обнимало всех, и никому дела не было до звенящего тоской и красотой изумительного голоса, прорвавшего преграды и плотины, разбившего в одночасье стены своей тюрьмы.

Мужчина во фраке, в манишке свежее снега, высокий и угрюмый, похожий на волка, остановился перед ее столиком. Слушал.

Она не смогла допеть романс до конца — стала коверкать слова, забывать. “Ах, пьяная!..” — извинительно махнула рукой.

Мужчина во фраке наклонился к ней, бережно вытащил инструмент из ее ослабелых рук. Погладил ее по голове. Чалма со страусиным пером свалилась с ее макушки в чашечку с кофе.

— Позвольте, — почтительно склонил он голову. — Я давно не слышал ничего подобного. Тем более в Китае. Да и в Европе, и в Новом Свете такой голос — редкость.

Она перестала обнимать кряжистого мужика за шею, нехотя сползла с его колен. Господи, какой-то… подкрашенный артист!.. Фрачок, галстучек-бабочка-крапивница… Что он к ней прицепился… иди себе своей дорогой, никого не трогай… ну, поет и поет баба в ресторане… налей-ка лучше еще вина в бокал, русоголовый… выпьем за Россию…

Артист с лицом волка крепко взял ее за руку. Она вздрогнула.

— Не изволите ли вы, обладательница столь чудесного, редкого голоса, пройти со мною в мой номер?.. я квартирую здесь, в “Мажестик”, нам никуда не придется ехать… прошу вас!.. я желаю с вами серьезно поговорить…

— Знаем мы эти ваши разговоры, — злобно кинул кряжистый, с шумом, резко отодвинул кресло и вскочил, разъяренный. — Что у меня из-под носа дамочку уводишь, господин хороший?!.. постыдился бы!.. Эй, зовите сюда метрдотеля, жаловаться буду, что за нравы, поведенье ваше недостойно русского дворянина!.. мадам, неужели вы с ним пойдете, оставайтесь, я же не хуже, а только лучше, мы с вами повеселимся вволю… погудим, как пожелаете…

— Я ничего не желаю, — сказала она и томно повела большими, налившимися беспросветной чернотой глазами вбок, вдаль. Белки хрустально блестели, плыли в мгновенных пьяных слезах. — Я ни о чем не жалею. Я не хочу ничего. Оставьте меня все! — вдруг грубо закричала.

Человек с лицом волка осторожно, как фарфоровую вазу, взял ее под локоть, слегка приподнял. Его внимательные длинные, египетские, чуть подведенные, в гриме, глаза дотошно ощупывали черты ее много говорящего лица, вникая в ее невидимую, неведомую ему жизнь, запоминая, изучая.

— Мадам!..

Она слабо, хмельно улыбнулась, и улыбка вышла кривая, как китайский крестьянский серп.

— Лесико.

— Это не имя. Это собачья кличка. Впрочем, в нем есть нечто грузинское. Вы не грузинка, мадам?.. Вы не из рода Багратиони?..

На дне шан-хайских рестораций запросто можно было узреть представителей древних царских, княжеских, дворянских российских родов — опустившихся, искуренных, спившихся, просящих подаянье, бьющихся лицами о неряшливые, после трапезы, дубовые ресторанные столы в припадках невыносимой ностальгии. Нет, эта девочка не картвело. Хотя ее смуглость, чернота глаз и бровей… скорее тут затесался Восток, тюрки, татары, цыгане… впрочем, возможно, она действительно наполовину яматка или китаянка.

— Я не из рода Багратиони, — с трудом, пьяно произнесла она и хотела гордо пойти прочь от стола и от надоевших мужчин, но равновесье изменило ей, и она пошатнулась и чуть не упала.

— Ваша чалма! — Человек-волк выхватил шапочку с пером из кофейной чашечки и нахлобучил ей на темя. — Обопритесь на мою руку, мадам. Идемте. Я вас не обижу. Все и вправду очень серьезно, поверьте мне.

Кряжистый, скрежеща зубами, насупившись, пыхтя, проводил удалявшуюся медленно пару фосфорно горящим взглядом. Женщина запрокидывала голову, хохотала. Что он такое брешет ей, что она бьется, исходит хохотом?! Нет, ему точно не везет. Уродился такой. В кои-то веки захотел поразвлечься здесь, в ненавистном Шан-Хае… погулять, доброго вина попить, с дамочкой посидеть… и, может быть, даже и полежать… обскакали!.. Вишь, хлыщ лощеный, из актеров, знать…

Длинный, как жердь, человек во фраке, такой высокий, что сам боялся своей высоты, вел красивую пьяную молодую даму в черном платье с наглым разрезом по гудящему, сверкающему огнями залу.

— А вы смотритесь, парочка!.. — разухабисто крикнул с одного из накрытых столов бравый господин с заткнутой за воротник камчатной салфеткой, взмахивая рукою с зажатой в ней серебряной вилкой с наколотым на зубья огурцом. — Гляди-ка, Маня, вот подобрались, как ладо с ладой!

— Кто это, mon cuisin? — тонно, в нос спросила его визави, быстро, как мышка, жующая стебельки спаржи, прихлебывая сок манго из узкого бокала.

— Это?.. да это же наш знаменитый певец Вельгорский, он здесь поселился, в Шан-Хае, и не теряется — разъезжает по всей Азии и Европе, и в Америку уже сплавал — шторма в океане не боится, уважаю!.. и концерты один за другим дает — закачаешься… Ты не была, cherie?.. так я тебя свожу… не далее как нынешней субботой, на святого Василья, он поет большой гала-концерт здесь, в “Мажестик”, и это — его бенефис… сборы, душечка, гигантские!.. А эта ресторанная поблядушка ишь как зацепилась за него — нарошно не отклеишь!.. и смотрятся же, право, черт побери!.. Красавцы!.. загляденье!..

— Ешь, братец! — Глаза дамы полыхнули насмешливо. — На всех красавцев не насмотришься! А может, она и не шлюшка вовсе!

— А кто?!.. Супруга китайского Императора?!..

Ресторанный оркестр, незаметно рассевшийся за пюпитрами, полукругом сзади ужинающих, внезапно ударил по ушам резким кэк-уоком.

— Садись. Садись вот сюда. Ближе к камину.

— О, у вас в номере камин?.. какая прелесть!..

— Говори мне “ты”. Мы же с тобой оба русские. Оба несчастные.

Она, потихоньку трезвея, беря со стола, с заботливо придвинутого к ней подноса очищенные мандарины, кусала и обсасывала дольки, выветривая острым духом яркого фрукта хмель.

— У тебя замерзли ноги?.. сними туфельки… я погрею тебе ступни…

Он опустился на одно колено и благоговейно снял с ее ноги черную лаковую туфлю. Погладил щиколотку, пальчики.

— О, сколько изящества в тебе… Ты изысканна сверх меры. Ты аристократка?.. только не ври мне. Мне бесполезно врать. Я гипнотизер. Я все вижу насквозь.

Глаза его смеялись. Она засмеялась тоже, заталкивая в рот мандаринную дольку, и пошевелила зазябшими пальцами ноги.

— Не стойте на ковре у моих ног!.. я не знаю вашего имени…

— Мое имя завтра тебе скажут афиши.

— Я не могу ждать до завтра! Сегодня я вас как-то ведь должна называть!