Алекс кивнул и ответил:

— Отец едет.

Полицейский предложил позвонить еще раз, но Алекс покачал головой. Не хотелось, чтобы сержант, которого он уже стал считать чуть ли не другом, узнал, что отец не просто не может приехать за ним, а не хочет этого сделать.

Алекс задавался вопросом, намеренно ли отец замешкался или нашлись более срочные дела: поставить раколовки, выпить или сыграть в покер. Алекс пытался верить в то, что за ним могла бы приехать и мама — если бы в пьяном угаре сумела понять, что ее сын находится в участке. Хотя отец все равно не выпустил бы ее из дома.

Алекс положил голову на подлокотник кресла и закрыл глаза.

После трех ночи он проснулся от резкого запаха духов. Рядом с ним сидела проститутка. У нее были волосы цвета спелой вишни и кожа цвета красного дерева, а длинные ресницы — с мизинец Алекса. На шее — бусы из черного янтаря, которые петлей обернулись вокруг груди, словно для того, чтобы подчеркнуть ее. Она жевала резинку со вкусом винограда и держала в руках кучу денег.

Она была самой красивой женщиной, которую он встречал.

— Привет, — поздоровалась она с Алексом.

— Здравствуйте.

— Я приехала за подружкой, — сказала она, как будто хотела оправдаться за свое присутствие перед столом дежурного. — А тебя чего пристегнули к стулу?

— Я взбесился и задушил всю свою семью, — и глазом не моргнув, ответил Алекс.

Проститутка засмеялась. У нее были крупные, лошадиные зубы.

— Ты умный малый, — заметила она. — Сколько тебе? Десять? Одиннадцать?

— Пятнадцать, — соврал Алекс.

Женщина усмехнулась.

— А я Пэт Никсон[12], — ответила она. — И за что тебя?

— Магазинная кража, — пробормотал Алекс.

— И тебя продержали здесь всю ночь?

От удивления у нее брови поползли вверх.

— Нет, — признался Алекс. — Я жду, когда за мной приедут.

Проститутка улыбнулась.

— Знакомая история, малыш, — сказала она.

Он так ей ничего и не рассказал: ни о своей семье; ни о том, как долго здесь сидит; ни о том, что лучше год провести прикованным к стулу, чем признаться, что человек, который на следующий день в полдень пришел в участок, на самом деле его отец. Он знал, кто такие проститутки. Знал, что эти женщины привлекают мужчин потому, что принимают их такими, какие они есть, и заставляют их поверить, что они намного значительнее, чем есть на самом деле. Он знал, что проститутки преуспевают, притворяясь, что чувствуют то, чего в действительности не ощущают.

В то же время казалось совершенно естественным, что она обняла Алекса и прижала к себе, как будто им совершенно не мешали подлокотники стульев.

Алекс положил голову проститутке на грудь, вспоминая блондинку на кассе, и его затекшая рука, закованная в наручники, дернулась. Через пятнадцать минут из камеры, находящейся в полуподвальном помещении, выпустили ее подружку, которая, идя за надзирательницей, шипела и плевалась, как кошка. Но на эти четверть часа Алекс закрыл глаза, вдыхая тяжелый запах лака для волос и дешевых духов, и слушал старинные негритянские напевы, пока окружающий мир не перестал существовать, пока он не уверовал в то, что каждый от рождения заслуживает любви.

Съемки неожиданно приостановились на три дня. Алекс исчез. Мне стыдно было высунуть нос из палатки и встретиться с остальными членами съемочной группы (раньше почти все время я проводила в основном с Алексом), поэтому и поговорить было не с кем. Я уже подумывала над тем, чтобы разорвать контракт и улететь домой в Лос-Анджелес, пока Алекс не вернулся.

Но вместо этого я валялась на кровати и читала любовные романы, которые привезла с собой, представляя в роли главной героини себя, а в роли героя-любовника — Алекса. И слышала, слышала в диалогах модуляцию его голоса. Я так часто мысленно проживала романы, что уже не могла отделить выдумку от реальности, когда читала по ночам в темных, прохладных уголках.

Однажды ночью, когда взошла луна, ручка двери в мой номер повернулась. Замков здесь не было — гостиница слишком старая. Я видела, как распахнулась дверь, и слезла с подоконника, на удивление спокойная перед встречей с посторонним человеком.

Наверное, подсознательно я знала, что это Алекс. Я видела, как он зашел ко мне в номер и закрыл за собой дверь. Было темно, но мои глаза уже привыкли к темноте, поэтому я без труда разглядела круги у него под глазами, мятую одежду и отросшую за два дня щетину. Моя кровь вскипела при мысли, что он, возможно, так же несчастен, как и я.

Пока Алекс не поставил банку на комод напротив кровати, я и не заметила, что он держит что-то в руках.

— Я привез его для тебя, — просто сказал он.

Это была обычная стеклянная банка — в таких мама Коннора каждое лето закрывала варенье из дикого винограда, которое сама варила. Банка наполовину была заполнена прозрачной жидкостью, по виду напоминающей простую воду.

Алекс шагнул вперед и коснулся банки.

— Уже не холодный, — сказал он и присел на край кровати. — Я полетел в Нью-Йорк, а потом на небольшом самолете в Бангор, но в Мэне в сентябре в горах еще не так холодно. Я не мог вернуться с пустыми руками, поэтому отправился в единственное место, где, я был уверен, он до сих пор лежит, — я знаю людей, которые в августе катаются на лыжах в Канадских горах.

Он уперся локтями в колени и опустил голову на руки.

— Алекс, — негромко спросила я, — а что именно ты привез?

Он поднял на меня взгляд.

— Снег, — ответил он. — Я привез тебе снег.

Я потянулась за банкой и повертела ее в руках, представляя, как он забрался на заснеженную вершину, зачерпнул горсть снега и положил его в банку, чтобы привезти мне за тысячи километров.

— Ты проехал полмира, чтобы привезти мне снега?

— Что-то вроде того. Не мог придумать ничего другого, чтобы заставить тебя понять. Я не хотел… я не… — Он запнулся и сделал глубокий вдох, подыскивая слова. — Я никогда еще не встречал такую женщину, как ты, но у меня не было возможности признаться тебе в этом до того, как пришлось играть ту чертову любовную сцену. Я не хотел уезжать вот так, не предупредив, но ты бы все равно не стала меня слушать. Поэтому я решил… ну, ты понимаешь… что поступки говорят громче слов.

Я присела рядом с ним на край постели, продолжая держать в руках банку с водой. Потом нагнулась и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, — поблагодарила я.

Алекс с улыбкой повернулся ко мне.

— Это только половина подарка, — сказал он. — Я хотел, чтобы ты получила и то, что не исчезает.