Справедливо рассудив, что болтаться по незнакомому ночному городу в поисках полицейского участка – дело неблагодарное, особенно в этой ситуации, когда милые сердцу защитники и спасители находились почти совсем рядом, Изольда, больше не заботясь о своей скрытности, со всех ног, что было духу припустила на призывный зов мигалок.

Первое, что увидела задыхающаяся от быстрого бега Изольда, приблизившись к месту, ярко освещенному фарами машин, – это полуразрытую яму, в которой аккуратно орудовали лопатами двое полицейских, осторожно отодвигая от торчащего из-под земли целлофана мокрый песок, беснующегося московского журналиста Оршанского, который то порывался спрыгнуть в разрытый схрон и помочь блюстителям закона, то с криками: «Сволочи! Вы мне за нее ответите! За каждый волосок, который упал с ее головы!» картинно подбегал к стоящим под охраной и закованным в наручники мрачному дрессировщику Константину Заметалину и его подельнику иллюзионисту Вольдемару Жозеффи, то начинал умолять о чем-то следователя, который накануне досматривал территорию цирка шапито, и после этого снова возвращался к яме, заламывая руки и причитая:

– Они закопали ее, эти нелюди! Закопали!

Чуть поодаль, среди плотного кольца полицейских с безучастным видом стояла, опираясь на палочку, воздушная гимнастка Вероника Гогоберидзе, и в глазах ее светилось нескрываемое торжество.

Изольда, тяжело дыша и ловя ртом воздух, осмелев от такого количества полицейских и видя, что ее мучители стоят под стражей, вступила в освещенное пространство, мелкими быстрыми шагами подошла к дрессировщику и, так же как накануне он, отвела руку назад для звонкой пощечины. Однако ни нож тогда не полетел, ни пощечина не состоялась. С последней мыслью: «Да что ж это за напасть…» ассистентка иллюзиониста во второй раз за последние сутки ничком опустилась на влажный песок средиземноморского побережья острова.

К великому удивлению Александра Оршанского, появление исчезнувшей накануне девушки ни у кого, кроме него, не вызвало ни удивления, ни каких-то других эмоций. Разве что только неожиданное падение Изольды вызвало среди стоящих у ямы участников этой сцены какое-то телодвижение. Полицейские, понятно, были слишком прямолинейны, чтобы заподозрить в них проявление хоть каких-то эмоций, кроме хватательного рефлекса. А остальные не отреагировали никак, словно только и ждали появления на сцене недостающего персонажа разыгравшейся мелодрамы.

Пока остальные безучастно смотрели на распростертое на песке тело белокурой красавицы, Александр первым бросился на помощь беспомощному созданию и, не имея под рукой никаких средств воскрешения, стал покрывать лицо девушки бесчисленными поцелуями. Очевидно, в этой ситуации данный способ реанимации был самым актуальным, и буквально через несколько секунд Изольда, придя в себя, открыла затуманенные глаза. Вопреки ожиданиям, она не стала отталкивать нахала, который так бесстыдно воспользовался ее немощностью, а даже извлекла из этой ситуации приятную пользу – она снова закрыла глаза, изображая на лице крайнюю степень нервной усталости и напряжения. Это могло продолжаться бесконечно долго, не прерви эту сцену грубый голос развенчанного в прах горе-любовника Вольдемара Жозеффи:

– По-тас-с-с-куха…

На этот раз Изольда сознание не потеряла. Она поднялась, спокойно подошла к обидчику и, гордо выпятив подбородок, влепила своему бывшему патрону и партнеру по манежу звонкую и смачную оплеуху.

– Идиот, – зло сплюнул дрессировщик, пылая нестерпимым отвращением и к тому, что здесь сейчас происходило, и к тем, кто принимал участие в заключительном акте этого действия, закончившемся для него полным фиаско. – Наградила ж меня жизнь напарничком. Тряпка…

Тем временем Александр, оклемавшись от первого шокового появления своей чудом уцелевшей новой пассии, подошел к краю ямы, опустился на колени и слегка потянул за виднеющийся из-под песка край целлофана.

– А там тогда кто? – Он посмотрел на мокрый песок и медленно перевел взгляд на ожившую Изольду. – Я что-то ничего не могу понять, – растерянно пробормотал он.

– Не «кто», а «что», идиот. – Заметалин, презрительно скривив губы, соизволил просветить московского писаку. – И это стадо первобытных баранов сумело завалить такую операцию, – со злым сожалением произнес он и добавил: – Дураки – как на подбор…

– …С ними дядька Черномор, – донесся до присутствующих негромкий, но полный удовлетворенного торжества голос воздушной гимнастки. Вероника Гогоберидзе даже и не пыталась скрывать своей радости по поводу происходящего.

– С-с-с-стерва, – яростно прошипел дрессировщик, глянув на светящуюся от удовольствия гимнастку, и снова неделикатно оросил пляжный песок своей ядовитой слюной.

Наконец зазвучали последние аккорды финального действия, и два дюжих полицейских под тихий аккомпанемент Средиземного моря, ухватившись за концы целлофана и кряхтя от напряжения, извлекли из ямы огромный полупрозрачный пакет. Из поврежденной поверхности которого под ноги присутствующим одна за одной стали выскакивать маленькие пузатенькие баночки, заполненные… черной икрой.

Среди всеобщей тишины, как это и полагается в финале любого действия, к пакету подошел следователь. Сначала он заглянул внутрь надорванного пакета, прикидывая примерное число провезенной иллюзионистом и фокусником контрабанды, потом попытался приподнять свой улов, чтобы определить вес. Оставшись вполне удовлетворенным, он присел на корточки, поднял одну из банок, и долго изучал начертанные на крышке и этикетке знаки. Затем отправил изысканный русский деликатес обратно в пакет, к сотоварищам, и кивком головы приказал расторопным подчиненным отнести это вещественное доказательство в одну из машин.

– Я так и предполагал, – задумчиво произнес новоиспеченный Пинкертон, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вполне обычная, я бы даже сказал – банальная история. Что в ней необычного, так это количество. Обычно везут несколько банок. Изредка – десяток штук. Но чтобы несколько десятков килограммов – это на моей практике происходит впервые.

– С почином, – мрачно поздравил следователя дрессировщик, – и с повышением по службе.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил служитель закона и поинтересовался: – А где вы, господин Заметалин, раздобыли такую приличную партию? Насколько я знаю, даже по вашим российским меркам товара очень много. Сколько здесь килограммов? – обратился он к потухшему дрессировщику, который не желал вступать в полемику с фараоном. – Или, может быть, это ваша инициатива? – Он перевел взгляд на Вольдемара Жозеффи. Тот тоже благоразумно помалкивал. – Что ж, разберемся на досуге, – пообещал страж порядка, и, став в наполеоновскую позу, стал громко рассуждать, упоенный успехом.

– За один килограмм этого деликатеса, а это всего-то пять баночек, наши рестораторы готовы выкладывать по пять – пять с четвертью тысяч долларов.

Незнакомый с местными расценками Оршанский присвистнул от удивления.

– Да-да. – Следователь наконец нашел благодарного слушателя. – Особенно в период массового туризма. По моим предварительным предположениям, в этом пакете, – он ткнул указательным пальцем в сторону полицейских, укладывающих вещественное доказательство в салон только что подъехавшего бронированного автомобиля, – примерно килограммов пятьдесят. Не меньше. Вот и считайте сумму сделки.