Было слышно, как у телефона отчаянно запротестовала дочь.

– Вась, что вы опять с бабушкой ругаетесь?

– Лиз, мы не ругаемся. Но рыбные котлеты я есть не буду, они пахнут противно.

– Васька, ну съела бы для порядка хоть одну: и бабушка довольна, и с тебя не убудет.

– Ну, ладно. А ты когда приедешь?

– Васюш, я же вас предупредила, что буду поздно. Пусть бабушка не волнуется, мы с Павлом.

– Тогда скажи ему, что мне Димка сообщил – ты его знаешь, у них дача на углу – в тот день, ну когда нас ограбили, ихние рабочие рыли какую-то траншею у забора. Вот, и могли что-то подозрительное заметить. Надо, чтоб милиция их допросила. Сима говорит, это важно. Только ты не перепутай.

– Хорошо. Ну, все, Васюш, целуемся. – Лиза нажала отбой и повернулась к Павлу: – Ты, кажется, все слышал. Вот никак не уймется мой ребенок. Одни детективы на уме.

– А ребенок, между прочим, прав, и майору я обязательно позвоню. Только где они теперь, эти рабочие? Ой, прости, совсем забыл, – Павел перегнулся через кресло, в руках у него появился букет чайных роз.

– Боже мой! Как приятно, какой ты галантный, Павел, спасибо. – Лиза улыбнулась и наклонилась его поцеловать. Павел задержал ее и прижал к себе. Букет зашуршал и скатился на пол.

В калитке засвистел кодовый замок, пропуская высокую худощавую фигуру молодого человека. Было заметно, что он торопится. Стараясь удержать в руках зонт, мобильный телефон и не наступить в лужу, он неловко прыгнул. Фонтан брызг окатил светлые джинсы.

– Не прошло и получаса… нате вам, пожалуйста, он куда-то намылился, – вновь заговорила Лиза, посмотрев в окно. – Во Ленька дает, мнимый больной, а дома устроил настоящий плач Ярославны.

Машина Павла стояла у разросшегося куста сирени, Ленька их не видел. Он остановился и говорил по телефону. Но вот у обочины остановилась синяя «Тойота», открылась дверь, и Ленька проворно юркнул в салон. Сидевший за рулем симпатичный брюнет наклонился и чмокнул его в щеку.

– А жизнь-то налаживается, – произнесла Лиза заговорщицким тоном. – Все понятно с тобой, Ленечка. Смотри-ка, Паш, а он ничего себе, хорошенький. Интересно…

Павел, которого совсем не интересовала Ленькина личная жизнь, все же послушно посмотрел на сидящих в машине. Они беседовали, и водитель авто делал энергичные жесты, что-то, видимо, объясняя. Приглядевшись, Павел понял, что он с ним знаком, и стал вспоминать его имя. «Тойота» тем временем тронулась и укатила. Да, их познакомила Мира, дело было в ЦДХ, как всегда, на бегу.

– А я, между прочим, брюнета знаю, – сказал Павел и включил зажигание, – ну что, может, мы тоже поедем?

– И кто же он?

– Ты, оказывается, любопытная.

– Ну и что?

– Он – дизайнер интерьеров, весьма процветающий.

– Тогда Леньке ничего не светит. Ну а дальше?

– Мира говорила, что толковый, работает сейчас в Киеве, делает квартиры для тамошних олигархов, часто бывает в Москве, что-то для них выбирает, покупает. То бронзу, то картинки… Его зовут, кажется, Виктор, и он хорошо разбирается в антиквариате. А Мирина похвала дорогого стоит, – в задумчивости протянул Павел.

Лиза что-то ему ответила, потом начала рассказывать какую-то историю… но он ее уже не слышал. Только что сказанные им самим слова вдруг заставили его насторожиться.

С опрокинутым лицом Николай Ефремович слушал рассказ Павла о поисках пропавшего Брюллова. В этой бесконечной суете последних недель Павел совсем про старика забыл и только теперь, когда страсти немного поутихли, решил его навестить. Вид у Николая Ефремовича был невероятно несчастный, он как-то сразу сник, состарился, было заметно, что случившееся он переживал как личную трагедию. Старик слушал, почти не перебивая, и только сокрушенно качал головой.

– Уму непостижимо, Павлуш, как такое могло случиться, – скрипучим голосом произнес он, наконец, и зашаркал на кухню ставить чайник. – Тебе с мятой или без? – донеслось из кухни.

Николай Ефремович пил полезные чаи, как всегда, лечил горло, потому что каждый новый учебный год (в Суриковском он приходится на середину октября) у него, преподавателя с тридцатилетним стажем, начинался с ангины. Больное горло и слабые связки – профессиональное заболевание почти каждого педагога.

– Уму непостижимо, – продолжил скрипеть Николай Ефремович, – вот же оно, только что в руках было… и вдруг пшик. И ведь не абы что, тут, можно сказать, сама история в дверь постучалась, в гости пришла, – на этом месте в голосе старика прозвучали нежные нотки, – такое только раз в жизни случается! И далеко не у каждого. Вот и сидят эти сморчки, искусствоведы, строчат свои труды, ни уму ни сердцу, из пальца высасывают об асимметрии женских грудей в работах Рубенса. Им такой шанс даже во сне не привидится. Эх, Павлуш…

– Ничего, Николай Ефремович, не надо отчаиваться. Не знаю, но мне почему-то кажется, что Брюллов найдется, я и Лизе так сказал, будто он где-то совсем близко, рядом, чуть ли не в соседнем доме.

– Да, – снова покачал головой Николай Ефремович, – ты пей чай-то, а то остынет. У тебя… друг мой, кхе-кхе, – неожиданно на его лице появилась хитрая улыбка, – с хозяйкой-то, с хорошенькой этой, случаем не роман?

Павел вопроса не ожидал и замялся.

– Можешь не отвечать, коли не хочешь. Я только вот что тебе скажу, никакая работа семьи не заменит.

– Это верно, но раньше как-то все не складывалось, а теперь… пожалуй, еще рано планы строить.

– Рано… хочешь, как я, всю жизнь бобылем… Да оставь ты наконец эту ложку, – сказал Николай Ефремович, глядя на то, как Павел усиленно размешивает в чае сахар. – А я ведь, знаешь, тебе сначала не поверил, когда ты мне позвонил и рассказал про портрет. Какой там у него Брюллов, думаю, откуда ему взяться. Кхе-хе… А потом вдруг в голову забрела та самая история про Мендельсона, рыбу и его кухарку.

– Я что-то не понял, вы о чем?

– Недоросль! Ты, стало быть, никогда не слышал, что единственный экземпляр партитуры Баха «Страстей по Матфею» был обнаружен совершенно случайно. Кухарка Мендельсона принесла из рыбной лавки карпа, завернутого в нотные листы. Их использовали вместо оберточной бумаги. Вот он господин Случай. Вот я и думаю, с Берсеньевым всегда что-нибудь эксцентрическое случается. От него всего, чего угодно, ожидать можно. Это, видно, у тебя в крови – удивлять. Пару месяцев назад письмо приволок…

– Нет, письмо я раньше приволок, еще весной.

– Не суть, все равно непонятно, откуда оно у тебя, у разбойника, взялось…

Николай Ефремович напомнил Павлу их разговор, состоявшийся несколько месяцев назад. В самом деле, как все удивительно сложилось. Тогда, вернувшись из Чехии, Павел и сам себе толком не мог объяснить, что с ним произошло и зачем он пришел с письмом к своему учителю. Вместо объяснений он, помнится, просто сказал: