— Это любезно с вашей стороны, что вы звоните, но мы уже знаем. Молодая женщина из здешней полиции приходила и сообщила нам. Она сказала, ей кто-то из дорсетской полиции позвонил. Она ушла от нас в десять часов. Была очень добра. Мы с ней выпили по чашечке чаю, но она не очень много мне рассказала. Только что Роду обнаружили мертвой и что смерть была не от естественных причин. До сих пор не могу в это поверить. Я что хочу сказать — кому это понадобилось навредить Роде? Я спрашивала, как такое случилось и знает ли полиция, кто виноват? Но она сказала, что не может отвечать на такие вопросы, потому что это дело расследует другое подразделение и что вы со мной свяжетесь. Она пришла только затем, чтоб сообщить эту новость. Все равно это было любезно с ее стороны.

— А были ли у вашей дочери враги, о которых вы знали, миссис Браун? — спросил Дэлглиш. — Кто-нибудь, кто мог желать ей зла?

Теперь он смог расслышать в ее голосе отчетливую ноту неприязни:

— Ну, как видно, были, верно ведь? Иначе ее не убили бы. А она лежала в частной клинике. Рода никогда не гонялась за дешевизной. Так почему же они ее не уберегли? Эта клиника, наверное, плохо заботится о своих пациентах, если допускает, чтоб их там убивали. Роду столько всего ждало впереди. Она добилась больших успехов. Она всегда была очень умная, прямо как ее отец.

— Она говорила вам, что ей должны убрать шрам в клинике Шеверелл-Манор?

— Она говорила, что собирается отделаться от шрама, но куда собирается лечь и когда — нет, не говорила. Она была очень скрытная, моя Рода. Она такая с детства была, секреты свои про себя держала, никому не говорила, о чем думает. Мы не часто виделись после того, как она из дома уехала, но она приезжала сюда, на мою свадьбу, в мае, и сказала про то, что собирается избавиться от шрама. Конечно, ей надо было много лет назад что-то с этим сделать. Он у нее был больше тридцати лет. Она лицом о кухонную дверь ударилась, когда ей всего тринадцать было.

— Значит, вы не сможете так уж много рассказать нам о ее друзьях, о ее личной жизни?

— Я же вам сказала. Я сказала, она скрытная была. Я ничего не знаю ни про ее друзей, ни про ее личную жизнь. И я не знаю, как все будет с ее похоронами, должны они быть в Лондоне или здесь. Не знаю, должна я что-то сделать или нет. Обычно надо какие-то бумаги заполнять. Людям надо сообщать. Я не хочу мужа беспокоить. Он очень из-за всего этого расстроен. Рода ему понравилась, когда они познакомились.

— Разумеется, необходимо будет провести посмертное вскрытие, — сказал Дэлглиш, — а после этого коронер сможет отдать вам тело. Есть у вас друзья, которые могли бы помочь вам, что-то посоветовать?

— Ну, у меня есть друзья по храму. Я поговорю с нашим викарием, он, наверное, сможет помочь. Наверное, мы могли бы провести отпевание здесь, только, конечно, она была хорошо известна в Лондоне. И она не была религиозна, так что, наверное, не хотела бы, чтобы ее отпевали. Я надеюсь, от меня не ждут, чтобы я в ту клинику приехала, где там она находится?

— Она в Дорсете, миссис Браун. В Сток-Шеверелле.

— Ну, я не могу оставить мистера Брауна одного, чтобы в Дорсет поехать.

— На самом деле в этом нет необходимости, если только позже вы не захотите присутствовать на следствии. Почему бы вам не поговорить с вашим поверенным? Я не сомневаюсь, что поверенный вашей дочери скоро свяжется с вами. Мы нашли его имя и адрес в ее сумочке. Я уверен, он сумеет вам помочь. Боюсь, мне придется осмотреть ее вещи здесь и у нее дома, в Лондоне. И возможно, нужно будет кое-что забрать для расследования, но все вещи будут совершенно сохранны и потом снова возвращены вам. Вы дадите мне разрешение на это?

— Можете забрать все, что хотите. Я не была в ее лондонском доме ни разу. Думаю, мне придется побывать там рано или поздно. Там может найтись что-то ценное. И конечно, книги. У нее всегда было полно книг. Ох уж это чтение! Вечно носом в книгу уткнется, так и сидит. Чего хорошего эти книги могут дать? Они ведь ее не вернут обратно. А операцию-то ей сделали?

— Да, вчера. И, как я понял, она прошла успешно.

— Так что все эти деньги зазря потрачены. Бедная Рода. Ей не очень-то везло в жизни, несмотря на весь ее успех. — Теперь ее голос звучал иначе, и Дэлглишу показалось, что она сдерживает слезы. — А теперь я положу трубку, — сказала она. — Спасибо за звонок. Не думаю, что способна сейчас еще что-нибудь слушать. Такой шок!.. Роду убили!.. Про такое в книжках читаешь или по телевизору видишь. Не ожидаешь, что это может случиться с кем-то, кого ты знаешь. И ее столько всего хорошего впереди ожидало, раз она от своего шрама избавилась. Это просто несправедливо — мне так кажется.

А Дэлглиш подумал: «С кем-то, кого ты знаешь» — не «с кем-то, кого ты любишь». Он услышал, что миссис Браун плачет, и трубку повесили.

Дэлглиш постоял с минуту, глядя на свой мобильник, прежде чем позвонить поверенному мисс Грэдвин. Горе, это всем свойственное, всеобщее чувство, не имеет всеобщего выражения, проявляется по-разному, иногда очень странным образом. Он вспомнил, как умерла его мать, как в то время, желая правильно вести себя перед горем отца, он сумел сдержать слезы и не плакал даже на похоронах. Но горе возвращалось к нему годы и годы спустя, беглыми эпизодами, обрывками разговоров, характерным взглядом, садовыми перчатками, которые казались неизносимыми. Но гораздо более ярко, чем все остальное, — поступками, о которых сожалел и которые по-прежнему вспоминались ему до сих пор: вот он выглядывает из окна медленно удаляющегося поезда, увозящего его обратно в школу, и видит фигуру матери все в том же пальто, какое она носила год за годом много лет подряд; она старательно не оборачивается, не машет ему вслед рукой, потому что он сам просил ее этого не делать… Стряхнув с себя прошлое, Дэлглиш вернулся в настоящее. На звонок поверенному Роды Грэдвин ответил механический голос, сообщивший, что контора закрыта, откроется в понедельник, в десять часов утра, но срочными делами может заняться дежурный поверенный, которого можно застать по такому-то номеру телефона. По этому номеру на звонок тотчас же ответил бодрый бесстрастный голос, и как только Дэлглиш представился и объяснил, что ему нужно срочно поговорить с мистером Ньютоном Мэклфилдом, ему был дан номер личного телефона поверенного. Дэлглиш не стал объяснять суть дела, однако его голос, очевидно, звучал вполне убедительно.

Неудивительно, что в субботу Ньютон Мэклфилд с женой и детьми оказался не в Лондоне, а в своем загородном доме, в Суссексе. Их с Дэлглишем беседа проходила по-деловому, хотя и на фоне веселых детских голосов и собачьего лая. Высказав свое потрясение и выразив сожаления, что прозвучало скорее официально, чем сердечно, Мэклфилд сказал:

— Я, естественно, сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь расследованию. Вы говорите, что будете в ее доме в Сэнкчуари-Корт завтра утром? У вас есть ключ? Да, разумеется, он ведь должен был быть при ней. У меня в конторе нет ее личных ключей. Я мог бы приехать в Лондон и присоединиться к вам в десять тридцать, если это время вас устроит. Я заеду в контору и привезу завещание, хотя вы скорее всего найдете в доме его копию. Боюсь, я мало чем еще смогу помочь. Как вы, разумеется, знаете, коммандер, отношения между поверенным и его клиентом могут быть близкими, особенно если этот поверенный уже несколько поколений занимался делами семьи и стал считаться лицом доверенным и даже другом. В данном случае все сложилось иначе. Наши отношения с мисс Грэдвин строились на взаимном уважении и доверии и, что касается меня, на личной симпатии. Но отношения были сугубо профессиональными. Я знал ее как клиентку, не как женщину. Кстати, я так вас понял, что ближайших родственников уже известили?