Хмель взял обеих неожиданно равно. Алинку наконец отпустила боль во всем теле (Маруся, глядя на синяки, советовала бросать негодного мужика, а то идти к участковому; Алинка немеющим языком отнекивалась, что это не мужик, а такие упражнения).

Понемногу поняли, что к чему.

– Стало быть, мать твоя беременная от рыжего парня, которому я отдала трофейные хромовые сапоги. Эльф, помню! Ну я и смотрю, русский-то голышом и без водки в студеное озеро разве полезет? Или гидрокостюм, или поллитра, лучше и то, и другое…

– Ты р-расист, Маруся? – спрашивала Алина, глядя в стакан.

– А ты, – не слушая, продолжала северянка, – того мужчину красного полюбила, который за кораблью своей приехал?

– Корабль – она. Да.

– Вот! – обрадовалась Маруся, – Наши мужики тоже сначала сказали, что он – она! И я-то грешная, думала – чеченочка, и до того пригожая! – Она стиснула огромные ручищи на груди, Алина посмотрела хмуро, и пришлось поправиться: – А потом поняла – мужик. По водке и поняла…

Выпили еще.

– А я Димку полюбила, – сказала Маруся. – Никогда у меня такого мужика ласкового да ладного не было! Эх, да что уж там… Вот, решила податься в столицу. Нам, как заполярным, билеты положены, раз в год. Да я не брала никогда. А тут, думаю, чего теряю. Есть у меня мнение… что Дима крепко меня запомнил. Чего бы и не освежить?..

– Они не были. Они – есть, – трудно выговорила Алина. – Они мир спасали. Миры даже. А сами при этом…

Тут слова кончились, и Алина просто и беспомощно провела рукой.

С другими девчонками она сходилась трудно, самая близкая подруга – Наташка – была в основном для тусовок и интернет-общения… Спокойная мощная бабища на десять… пятнадцать лет старше и на шестьдесят килограммов тяжелее почему-то казалась теперь очень близким, родным человеком.

Она видела, как нашли корабль.

Ей не надо было доказывать, что все это – правда.

– Так, – выговорила Маруся, снова вливая в себя ликер и обильно заедая сладость едкими хрусткими грибочками, – разберемся, не маленькие, чай.

– Как? Я уже всю голову сломала… – ответила Алинка. – На следующий день туда побежала, где Мастер корабль оставил… Ни её, ни этажа этого… Я думала, что схожу с ума. Вадим, боевой маг, со мной разговаривать не хочет. Ники, его девушка, ничего не знает сама. Говорит, должен быть проход между мирами. Там, на заднем дворе за баром… откуда они пропали. Портал. Была я там. Нет ничего…

– Место – уже хорошо, – веско заявила Маруся. – А проход… проход дело такое… – Она почему-то покраснела. – Если его один раз того… открыли… то и еще можно. Придумаем. Вот завтра и начнем думать, Алинка. Нет такого, чтобы русская баба не смогла.

Допив ликер, решили спать. Алина постелила гостье в гостиной, а сама ушла в котикову спальню… но не смогла там заснуть. Вот когда не было тут никого – спала, с ножом в руке, стиснув зубы до боли. А когда приехала Маруся…

Сгребла одеяло, подушку и нетвердо прошлепала под бочок к огромной теплой мягкой северянке. Долго прилаживалась и в конце концов ткнулась носиком в застиранную «хэбэшную» ночнушку, пахнущую хозяйственным мылом и малиновым листом.

– Марусь… а Марусь…

– Ну што.

– Мару-усь…

– Да што? Спи уже. Пришла, возишься…

– Ты в горящую избу заходила?

– А чего тут такого-то? – спокойно отозвалась северянка. – Раза четыре. Мужики как напьются, так и палят избы да сараи. Не бросать же их там. Спи.

– Нет, – прошептала Алинка, – не бросать. Ни в коем случае. Мы – не бросим точно…

С утра девушки обнаружили три пустующих «поллитры» из-под «Бейлиса» и ополовиненное ведро грибов, содержимое которого теперь уже хозяйственно разложили по банкам и убрали в холодильник.

– Димочка, как вернется, так все сразу же и съест, – объявила Маруся, наливая себе в суповую чашку крепчайшего чая – все кружки в котиковой квартире оказались ей малы. – Такая-то толковая баба, как я, и для своего мужика грибов не припасет?

Маруся оказалась женщиной исключительной доброты и ровности характера, что при ее габаритах было немаловажно – но все же не хотелось недопониманий.

Алина уперлась пальцами в виски.

– Марусь… А как понять, свой мужик… или… блин…

После вчерашнего соображалось туговато. Она помнила, что они болтали про сложные перипетии отношений, а потом беломорка запросто спросила, как же у них с Мастером свершилась любовь, ежели у инопланетятина чувств нету и от этого не стоит?

«Петтинг, – подытожила Маруся, слушая сбивчивые Алинкины объяснения. – Всего-то. И этот, как его. Коне… коне… Слово больно мудреное, ну Димка тоже так умеет, ртом. Да и не так умеет, эх-ма… А мужик у тебя ничего, находчивый…»

«Находчивый, – кивнула Алина. – Он вообще…»

Стало жарко, душно; защипало в глазах…

– А чего мудрить? – спросила она, прихлебывая непроглядно черный отвар. – Вот ты взяла мужика… с ним и живешь.

– Просто у тебя все… – вздохнула девушка. – Просто… Взяла…

«Под Белым Солнцем моей империи властвуют матери, – вспомнила она слова Мастера Войны. – Женщины правят, женщины воюют… Примешь ли ты меня, Алина?»

– А че мудрить-то? Или тебе что надо? Свадьбу, чтоб людей удивить? Деньги на ветер выкинуть? Э-эх… Ты вот со своим где будешь регистрироваться, на Луне? У него и паспорта нашего небось нету.

– Нету…

Алина вспомнила длинные разговоры в пути, тяжелые сомнения Ирмы по поводу того, кем она была в жизни своего златого витязя; вопросы, на которые не находилось ответа.

«Встречается»…

Теперь в сердце девушки будто распрямилась тугая, светлая пружина.

– Как же… правильно ты сказала, Марусенька! – восхитилась Алина. – Взяла! Взяла – и все, и твой! Обязательно нужно будет сказать это маме… а то она так расстраивалась! Я уверена, вы подружитесь! А сейчас… – Она деловито вбросила в шейкер черпачок протеина и бодро взболтала привычный завтрак. – Надо подумать, с чего мы начнем наши поиски. – И я думаю, что позвоним Льву Абрамовичу, да!

* * *

К старой обшарпанной двери подъезда на Красных Воротах девушки пришли во всеоружии. Алинка надела строгие брючки, облегающую темную майку и туфли на удобной танкетке, отчего сразу сделалась похожа на героиню фильмов Тарантино о женщинах очаровательных и опасных. Маруся подумала и сменила хорошие, но больно жаркие резиновые сапоги на найденные в котиковом шкафу котиковы же шлепки в задорный цветок – оказались впору.

Тощая вышивальщица высунула острый бледный нос, осмотрела обеих и нехотя впустила в обойно-газетные недра мастерской.

Все так же тут стояли покрытые лоскутными накидками старые скособоченные диваны, ужасающие на вид, но удобные, изгибающиеся под капризные формы самых непредсказуемых тухесов. Подмастерья сновали между кофеваркой и стеллажиком с баранками и сахаром, в воздухе витали сложные ароматы старомосковской квартиры – от запаха недавно протертого (не вымытого, учтите, а протертого) столетнего паркета, истосковавшегося по циклевке и лаку, и до парфюмных шлейфов гламурных посетительниц, совсем недавно покинувших портновский рай.