Летом 1924 года в мюнхенском трамвае Клабунд познакомился с молодой честолюбивой актрисой Каролой Неер, изящной и капризной, загадочной, как Сфинкс, фам фаталь с черными волосами, темно-карими глазами и звонко-певучим голосом. Один театральный критик описывал ее как женщину, похожую на «котенка, ласкового и хищного одновременно, жадную до успеха, славы, злопамятную и мстительную, скрытную, с неизменной подкупающей улыбкой, вожделенную и вожделеющую, взбалмошную, со взрывным темпераментом»[673]. Карола Неер жаждала успеха, стремилась стать звездой. Театр был для нее всегда превыше всего.

5 мая 1925 года они поженились. Свадебного путешествия не было, Клабунд снова уехал лечиться в Давос, туберкулез стремительно прогрессировал, каверны увеличились, разрушая легкие[674].

Клабунд никогда не вел оседлый образ жизни, он кочевал между Мюнхеном, Берлином, Бреслау (ныне польский Вроцлав) и санаториями, между лежачим лечением и богемными вечерниками с друзьями-литераторами. Он сопровождал Каролу Неер во время ее гастролей по разным городам и ждал ее в номере отеля. И снова работал в лихорадочном темпе.

Их брак был утомителен и непрочен. Их кидало от страстной любви к ядовитой ревности и горьким ссорам. Болезненный Клабунд мало что мог предложить вольнолюбивой, экстравагантной Кароле с ее постоянными изменами и капризами. Пока он лечился в Давосе, лежа на веранде, она в Берлине училась водить автомобиль, становилась восходящей звездой театра Веймарской республики. Она жила этим и для этого. Принимала самые многообещающие амбициозные предложения и ничем не желала жертвовать даже ради больного мужа.

Супругов мало что связывало. Они жили вроде бы и вместе, но и параллельно. И постоянно собирались расставаться. «Вчера мы в 150‐й раз собирались разводиться, но из этого опять ничего не вышло», — писала Неер в одном из писем[675]. И в другом: «Любовь цветет (половина на половину)! Собираемся расставаться всего раз в неделю. Великий прогресс!»[676] Она была азартной, честолюбивой и несентиментальной, а он знал, что скоро умрет. Их пути вели в разные стороны.

В октябре 1927 года Клабунд вынужден был объявить супругам Пёшель, что не приедет в их пансион в Давосе. Лечение в горах было необходимо, но поэт был слишком болен, чтобы путешествовать. Он писал Пёшелям: «Я известил вас телеграммой, что приеду 30-го, но 26‐го у меня было сильное кровотечение, правда, я всё еще надеялся, что 2‐го смогу выехать к вам. Позавчера я был еще весьма бодр, но ночью снова кровотечение, хуже первого. Вот теперь с любопытством жду третьего»[677]. Болезнь Клабунда вошла в последнюю стадию. В 1928 году из‐за воспаления легких необходимо было снова ехать в Давос, один он ехать не мог, у Каролы был ангажемент в театре, и Клабунд поехал с сиделкой. Карола любила мужа, но жила ради театра и, кроме того, зарабатывала им на жизнь — лечение Клабунда обходилось недешево.

Через два месяца Клабунд вернулся в Берлин в последний раз. Дни его были сочтены. Богемная жизнь столицы больше была не для него. Состояние больного резко ухудшилось. Он писал супругам Пёшель: «Внезапный жар до 39,8. Для относительно здорового человека что-то высоковато»[678]. Умирающим Клабунд приехал в Давос в середине июля 1928 года. Он знал, что скоро умрет, и в конце июля писал родителям: «Может быть, вы бы приехали в Давос дней на 8–10?»[679] Прежде он никогда об этом не просил. Воспаление легких перешло в менингит. Известили жену. 13 августа Клабунд был уже без сознания, на другое утро, 14 августа 1928 года он скончался на руках у Каролы в возрасте 37 лет. День спустя приехали его родители[680].

Будущий лауреат Нобелевской премии мира (1935) Карл фон Осецкий почтил память Клабунда, назвав его «последним рапсодом и вагантом от природы». И далее: «Из 37 лет его жизни 20 прошли под знаком очевидного, надрывного противостояния смерти»[681].

Клабунд оставил обширное творческое наследие в самых разных жанрах: более 1500 стихотворений, от нахальных набросков до печально-мечтательных элегий, элегантные стихотворные переводы, 14 романов, некоторые незаконченные, написанные телеграфным стилем, гротескные рассказы, пьесы, ядовитые, легкие куплеты для кабаре, эссе, статьи, юмористические этюды. Маттиас Вегнер резюмировал жизнь Клабунда: «Отчаянное одиночество, аутсайдерство, обвинение и гневный выкрик, издевка и меланхолия, заносчивость, высокомерие, дерзость и траур, элегия и гимн, праздник наслаждений и сознание конечности, эйфория и депрессия, наивность и цинизм, восхищение жизнью и магия смерти — обширное литературное завещание Клабунда невозможно свести к какой-либо одной форме»[682].

Эдвард Мунк: художник болезни, страха и смерти.

Единодушные возмущения и проклятия, уничтожающие комментарии. Отклики прессы и буржуазной публики были прохладными, живопись молодого художника Эдварда Мунка вызвала волну презрительных и издевательских, а подчас и просто гневных комментариев. «Свинство», «рыбная требуха под омаровым соусом», — клеймила работы Мунка одна норвежская газета. «Сырой набросок», — вторила другая[683].