Когда утром пришла Мария, Каролина сидела у бюро и писала. После того, как горничная поставила рядом с ней чашку шоколада, она сказала:

— Возьми это письмо и вели груму немедленно отвезти его в Мандрейк. Не хочу, чтобы миссис Эджмонт узнала от кого-нибудь о моем замужестве раньше, чем я сама сообщу ей об этом.

Мария тяжело вздохнула.

— Ох, миледи, — произнесла она. Каролина с удивлением увидела у нее на глазах слезы.

— Что с тобой, Мария? Что тебя расстроило? — спросила она.

— Да со мной-то ничего, миледи, — ответила горничная. — А расстроилась я из-за вас… из-за вашей милости.

— Почему? Что случилось?

— Да все из-за того, что я сейчас услыхала, — объяснила служанка, вытирая глаза.

— Ну-ка, рассказывай! — велела Каролина.

— Это мне камердинер его милости сказал, — продолжала Мария.

Лицо Каролины, и без того бледное, мгновенно побелело.

— Что-нибудь случилось с его милостью?

— Нет, нет, миледи, ничего не случилось, — воскликнула Мария, — но каково мне было слышать, что его милость только сейчас вернулся. Камердинер рассказал, что поздно ночью он велел подать коня и, должно быть, так всю ночь и проездил. Конюхи говорят, бедное животное до того устало, что им пришлось, чуть ли не на себе затаскивать его в конюшню. Ох, миледи, а я-то думала, что вы так счастливы!

Каролина встала и медленно прошла к окну. После недолгого молчания она сказала холодным, сдержанным тоном, совершенно не соответствующим ее обычной дружелюбной манере:

— Хватит, Мария. Отнеси письмо, как я велела. Если ты мне понадобишься, я позвоню.

В другое время Мария обиделась бы на хозяйку, но в это утро в Каролине было нечто, не допускавшее возражений. Все еще вытирая глаза, Мария вышла, и Каролина вновь осталась одна.

Она пролежала всю ночь, глядя в темноту, и теперь у нее отяжелели веки. Каролина поежилась — она словно не чувствовала сияния солнечных лучей, падавших на оконный переплет, хотя в них купался парк, простирающийся под окнами.

Каролина долго смотрела в окно. Она будто окаменела — не шевелилась и дышала так тихо, что кружево на груди лежало почти неподвижно. Она ощущала лишь холод, ибо после потрясения, перенесенного ночью, в ней не осталось никаких чувств, кроме чувства полной беспомощности. Казалось, парализованы даже мысли; и теперь, стоя у окна, она спрашивала себя, сможет ли когда-нибудь хоть что-то почувствовать снова.

Раздался стук в дверь, но Каролина не ответила. Кто-то опять постучал и, не дождавшись ответа, ушел.

Так же отрешенно Каролина просидела в своей комнате все утро. Уже давно миновал полдень, когда, не дождавшись вызова, Мария пришла сама.

— Миледи, позвольте, я принесу вам что-нибудь поесть, — упрашивала она.

— Принеси, если хочешь, — безразлично ответила Каролина.

— Так и заболеть недолго. Позвольте, я одену вас. Пройдетесь по парку, может, и щеки у вас порозовеют.

— Нет, я останусь здесь, — промолвила Каролина.

Мария вышла и вскоре вернулась с подносом, уставленным аппетитными блюдами; но, увидев пищу, Каролина почувствовала дурноту и отодвинула поднос, ни до чего не дотронувшись.

— Пожалуйста, миледи, съешьте хоть кусочек, — уговаривала ее Мария, но Каролина покачала головой.

— Я не хочу есть, — сказала она совершенно безжизненным голосом.

Мария взяла поднос и отставила его в сторону.

— Внизу нынче такая суматоха, миледи, — заговорила она, явно надеясь пробудить у Каролины интерес. — Все гости уезжают.

— Почему? — задала вопрос Каролина все тем же тусклым голосом.

— Неприлично им было бы тут задерживаться, миледи, после того как вы и его милость обвенчались. Как я поняла, сегодня к вечеру останутся только мистер Уорлингем, ну и, конечно, леди Августа и миссис Миллер.

— Значит, мистер Уорлингем остается, — сказала Каролина; голос ее чуть оживился.

Мария кивнула.

— Да, миледи. И слыхала я, что джентльмен этот в ужасном настроении. Прошлой ночью лакею пришлось нести его в спальню — говорят, он так напился, что свалился под карточный столик.

Каролина сидела, задумавшись. Мария вздохнула. Видно, ничто сегодня не расшевелит ее хозяйку.

Мария взяла поднос и открыла дверь, чтобы выйти. По-видимому, снаружи кто-то стоял, так как Каролина услышала голоса. Затем Мария торопливо вернулась в комнату.

— Миледи, его милость просит сообщить вам, — сказала она, — что последние гости уедут к трем часам, и тогда он будет ждать вашу милость в библиотеке.

Каролина долго смотрела на горничную, словно была не совсем уверена, правильно ли расслышала; и вдруг мгновенно преобразилась. На щеках вновь появился румянец, глаза засияли. Исчезли вялость и холодное равнодушие, владевшие ею с утра.

— В три часа, говоришь? — переспросила она, выговаривая эти слова бережно, словно нечто чрезвычайно важное. — Тогда я успею принять ванну; и поставь назад поднос. Я хочу есть.

Высокие стоячие часы в холле торжественно отбивали время, когда Каролина спустилась по парадной лестнице. Замок странно притих после шума и суматохи предыдущего дня; он показался Каролине мрачнее прежнего. Без зажженных свечей, которые рассеивали темноту холла, дубовые панели и тяжелые доспехи создавали атмосферу тягостной таинственности. Каролина вдруг поняла, что никогда раньше не замечала, как от мраморного пола веет стужей, и подумала, что зимой в замке, должно быть, очень холодно.

Она прошла по коридору к библиотеке. Дверь была закрыта. В первый момент она заколебалась, а затем взялась за дверную ручку. Сердце ее колотилось в груди, но страха не было. Каролина была готова поверить, что события прошлой ночи — всего лишь кошмарный сон. Может быть, она их преувеличила; может, это всего лишь игра ее воображения. Сейчас она увидит Вейна, Вейна, которого любит и который — она сердцем чувствовала это — любит ее… Вейна, который стал ее мужем.

Она взглянула, словно ища подтверждения, на кольцо-печатку с изумрудом на безымянном пальце левой руки. Кольцо Вейна. Кольцо, которое, как бы там ни было, являлось символом того, что он принадлежит ей, а она — ему. Каролина глубоко вздохнула и поднесла кольцо к губам, затем высоко подняла голову и отворила дверь в библиотеку.

Лорд Брикон стоял спиной к камину, лицом к двери. Каролине показалось, что он с нетерпением ждал ее прихода, но при ее появлении выражение его лица осталось прежним. С упавшим сердцем Каролина отметила мрачный взгляд и нахмуренные брови.

— Добрый день, Каролина, — коротко сказал он. Каролина слегка присела в реверансе на пороге комнаты.

— Добрый день, Вейн, — сказала она. Голос ее звучал гораздо спокойнее, чем она чувствовала себя на самом деле. — Как я поняла, наши гости уехали.