Лишившиеся своего предводителя вампиры стали выходить на дорогу. Двигались они медленно, словно хищники, изучающие территорию. Захлопали автомобильные дверцы – из машин вышли оборотни, и снова начала опускаться к земле штормовая птичья волна. Три десятка вампиров стоили целой армии и способны были захватить и уничтожить город средней величины, но в этой ситуации силы были неравны. Каждый из вампиров махнул Феликсу рукой, что означало – еще увидимся, и так же медленно группа стала отходить обратно в темноту Адуляра. Рядом с Феликсом встал Никанор, лицо старика вытянулось волчьей мордой, и он прорычал им в след:

– Переловим, как собак, и передушим! Не соваться! Это наш город!

Феликс поднял с асфальта разбитый шприц, синюю бархатную коробочку, после посмотрел по сторонам и помахал стоявшим среди деревьев существам, затем людям на обочинах дороги и возле машин со словами:

– Спасибо! Рад познакомиться! Большое спасибо!

После взял Никанора под локоть и повел к своей «Ауди». В то же время стала смолкать и растекаться за лес, в сторону шоссе гигантская птичья стая, лишь один ворон спланировал и приземлился на капот. Открыв переднюю пассажирскую дверь Никанору, Феликс кивнул и ворону, мол, давай – в салон. Птица мигом залетела внутрь и уселась на заднем сиденье.

– Тот самый што ли твой, прикормленный птенец? – спросил старик, аккуратно пристегиваясь ремнем.

– Тот самый, да, птенец неугомонный, – не торопясь браться за руль, Феликс смотрел, как разворачиваются джипы, и ждал, пока освободится дорога. – С него-то что взять, с птицы беспокойной, а вот к тебе вопросы имеются, Никанор, любезный мой, Потапович.

– Так поспрошай, коль знаем, так ответим, – покладисто кивнул лохматой головой секретарь и поправил очки на носу.

– Организационных способностей я, видимо, всех твоих не знаю. Ты как сумел собрать такую массовку за пару часов?

– Дык я старейшина же ихний, – хмыкнул Никанор. – Кады зову – туды немедля едуть, куды скажу – туды и прыгнуть.

– Мог бы и сразу сказать, что ты такой городской голова.

– Нашто нам разговоры лишние, – Никанор зевнул, устроился поудобнее и собрался подремать.

Дорога была почти свободна, Феликс развернулся и поехал следом за удаляющейся процессией.

В городе, ближе к центру, притормозив на светофоре, Феликс открыл окно заднего сиденья и сказал:

– Давай домой, тут недалеко, сам долетишь.

Сонный ворон нехотя вылез в окно и, тяжело взмахнув крыльями, улетел. Старик посмотрел вслед птице поверх очков и снова зевнул:

– Дрессированный, гляжу, птенец у тебя.

– Недостаточно пока, но я работаю над этим.

Они приехали в агентство, старик открыл дверь офиса, директор сразу пошел в свой кабинет и вынес оттуда бутылку вина.

– Да погодь ты со своим кисляком! – поморщился секретарь и пошел в кухню. Вынес он оттуда бутылку с какой-то тряпичной затычкой, пару рюмок и поставил на стол. – Настоечки моей давай чутка!

– Да нельзя мне, не приживется в организме, – Феликс выдернул пробку из бутылки сухого испанского вина.

– Поди чичас-то уж капелюшка срастется? – хитро глядя, старик принялся разливать настойку по рюмкам.

– Считаешь, что сейчас, когда я стал окончательным изгоем всюду, не стоит больше думать о физическом состоянии? – усмехнулся Феликс.

Никанор взял его за плечо и, глядя снизу вверх все еще желтыми глазами с вертикальными зрачками, произнес ласково:

– Да ты и вовсе не думай, сердешный. Дедушка старенький, дедушка повидал, дедушка плохого не сделает. Я же все про тебя понял, милай, как токмо увидал, так и понял. Ты чаго тянул с ентим разговором да со свиданьицем, ты ведь жалел комара сваво беспутного. А жалость енто человечье чувство, к нему-то вспять ни сразу привыкаешь.

–Считаешь, что я уже настолько человек, что имею право крушить вокруг себя любые незыблемые идеалы, традиции и принципы? – Феликс взял рюмку, понюхал настойку и поставил на место.

– Ой! – с фальшивым испугом старик всплеснул руками. – Какие такие принципы у кровососов-то имелися? Чего мы упустили?

– Видишь ли, в наших обществах существует железный закон доверия друг к другу. Если у нас начнут плести интриги и подсиживать кого-то в коллективе, все развалится. Хоть и бездушные, беспринципные твари, но мы вынуждены держаться друг за друга, ради выживания. То, что я сделал сегодня, то, что я убил предводителя ордена, может иметь катастрофические последствия.

– А может и не иметь! – глаза старика весело заблестели. – За революцию в аду, сердешный!

Никанор поднял свою рюмку, вторую протянул Феликсу. Тот взял, медленно выдохнул и залпом опрокинул настойку. И… ничего не произошло. Не случилось моментального отторжения, хотя ни вкуса, ни крепости Феликс тоже не ощутил, он словно проглотил воздух.

– Странно, – сказал он, прислушиваясь к своим ощущениям. – Как-нибудь рискну повторить.

Феликс налил себе вина, а Никанор выпил еще пару рюмок и начал зевать.

– Пойду-ка, покемарю чуток, потребуюсь – шумни,– сказал он и пошел в секретарскую на диванчик.

Оставшись в одиночестве, Феликс подошел к окну и стал смотреть в темный двор. В стекле отразились его костюм, кольцо, бокал. Какое-то время мужчина смотрел в пустоту, туда, где должно бы отражаться его лицо, затем пошел к выключателю и погасил свет.

К шести утра Феликс с Никанором приехали в Петровский переулок. Гера с Валентином уже ждали их. С Николаевских времен переулок не сильно изменился и сориентироваться, вспомнить место, где прежде находилась бакалейная лавка, Феликсу не составило труда. Он привел свою команду к усадьбе Кирьякова, по соседству с которой вместо лавки теперь располагался маленький сквер.

Зайдя за ограждение, Гера осмотрелся и произнес с сомнением:

– Может, лучше вход непосредственно в театре поискать?

– Там нашу деятельность не смогут не заметить, попробуем сначала здесь.

– Что мы ищем? – Сабуркин окинул пристальным взглядом ровную землю с молодой травой.

– Крышку метр на полтора приблизительно.

– Железную, деревянную?

– Железную.

– А, тогда без проблем.

Валентин глубоко подышал, вытянул руки перед собой раскрытыми ладонями вниз. Пальцы его мелко задрожали, словно сквозь них прошло высокое напряжение, и в воздух стала взлетать вся металлическая мелочь, разбросанная в траве. Между деревьями зашевелилась земля, широкий пласт развалился кусками, и поднялась глубоко закопанная металлическая крышка. Из ямы потянуло ледяной сыростью и плесенью. Гера посветил карманным фонариком – ржавые, грязные узкие ступеньки вели к залитому водой полу.