Моргот перепрыгнул через низкий подоконник и оказался внутри. Можно было не сомневаться: цех по производству чистого графита когда-то находился здесь. Наверху или в бомбоубежище - неизвестно, но где-то здесь, в этих стенах. Когда-то. Он посмотрел на высокий закопченный потолок, на изрисованные стены - ничего особенного. Только так и могло существовать подобное производство. Рабочий, тридцать лет проработавший на заводе, уверен, что в этих стенах разрабатывались новые стали, и, наверное, они здесь на самом деле разрабатывались. Но одновременно с ними… Моргот даже отдаленно не мог себе представить технологию производства чистого графита, знал только, что она связана с электропечами и высокой температурой, но и в этом мог ошибаться. Он не мог даже предположить, сколько контейнеров понадобится, чтобы запаковать оборудование цеха. Размер помещения давал приблизительное представление об этом.

Неужели они надеются уничтожить технологию бесследно? Тогда почему не сровняли эту площадку с землей? Потому что есть чертежи? Или потому что никто, кроме Кошева, не знает, на какой площадке находится оборудование? Или «но делу дать хотя законный вид и толк…»?

Но, пожалуй, самое неожиданное затруднение подстерегало Моргота на дальнем конце площадки: контейнеры с упакованным оборудованием. Их было там больше пяти сотен, и стояли они не стройными рядами, а как попало, под немыслимыми углами друг к другу, громоздились в два и в три яруса, образуя запутанный лабиринт, в котором ничего не стоило заблудиться. Да, каждый рабочий мог знать, где стоит оборудование графитного цеха, но, наверное, никто на заводе, кроме избранных, не предполагал, в каких конкретно контейнерах его искать. Иголка в стоге сена…

- Вот, здесь, считай, треть завода, - сказал бригадир слесарей, широко поведя рукой.

Моргота от окончательного уныния спасли только шестизначные номера, нарисованные на контейнерах, - единственные надписи, хоть как-то обозначавшие, что находилось внутри.

- Громин? - Антон смотрит на меня широко открытыми глазами и улыбается. - Да о чем тут говорить? Никчемное, но много о себе думающее существо. Слабак и пижон. Весь этот его внешний лоск ничего не значил, поверьте. А под ним пряталось нечто мелкое и гаденькое, трусливое и себялюбивое. Да стоило на него чуть-чуть надавить, и его гнилая сущность тут же всплывала на поверхность!

Иуда… Я не испытываю даже ненависти - только презрение и желание наказать. Я чувствую обиду, как будто слова этого иуды оскорбляют отношение к Морготу маленького Кильки.

- У вас что, были причины так сильно Громина не любить? - интересуюсь я.

- Я не люблю тех, кто думает о себе слишком много. Я не люблю тех, кто что-то из себя изображает, не имея на это никаких оснований.

Я не спрашиваю, какие основания нужны для того, чтобы что-то из себя изображать.

- Еще на первом курсе мне все было про него ясно, - продолжает Антон, - у него папаша был какой-то шишкой в армии, без этого Громин бы никогда не поступил на эту специальность. И если бы он не гонялся на «формулах» в сборной университета, он бы не сдал ни одной сессии. Да он на экзамены шел, уверенный, что ему поставят оценку за красивые глаза!

- И как? Ставили?

- Если кто-то из профессоров случайно не ставил ему тройки с первого раза, то профессору в деканате разъясняли его ошибку: у нас любили спортсменов.

- Вы присутствовали при этом? Ну, при разъяснениях в деканате? - я посмеиваюсь про себя - мне все равно, за что Моргот получал оценки: за красивые ли глаза, за спортивные достижения или благодаря его отцу-полковнику.

- Зачем? Это и так все знали. Громин же никогда ничего не учил! И, между прочим, всегда получал стипендию - у него никогда не было больше одной тройки за сессию. Он и с Сенко дружил, потому что тот был отличником и писал конспекты.

- Зачем же Громину требовались конспекты, если он ничего не учил и оценки ему ставили за красивые глаза? - я не могу сдержать улыбки.

- Ну, иногда все же надо было знать хотя бы что-нибудь, - смешавшись, бормочет Антон.

- И все же: почему вы позвонили Виталису?

- Виталис позвонил мне и попросил свистнуть, когда Громин появится на горизонте. И я свистнул.

- Зачем? - спрашиваю я и не боюсь, что он уйдет и больше не вернется. Я вовсе не рад его приходу, напротив. Но он и не уходит. Они появляются не просто так, им это зачем-то нужно. Оправдаться ли? Искупить ли вину?

- А что, собственно, в этом плохого? - отвечает он вопросом на вопрос.

- А я пока не говорил, что в этом есть что-то плохое. Я спросил: зачем?

- Мне было любопытно на них посмотреть. Они всегда так забавно выясняли отношения!

- Не думаю, что это и есть причина, - я сжимаю губы. Он не уйдет. Он пришел сюда, чтобы ответить на этот вопрос.

- Я подумал тогда, что с Виталисом полезно дружить, - Антон морщит лицо, - я на самом деле думал, что этим могу купить его расположение.

- И как? Получилось?

- Ну, отчасти получилось.

- Виталис что, дал вам денег или помог в чем-нибудь?

- Нет, конечно. Я не просил денег, это совсем уж…

- Совсем? - я приподнимаюсь в кресле и смотрю ему в лицо не мигая. - Вы хоть на секунду представляли себе, в каком положении находится Виталис по отношению к Морготу? Вы что, эти пять лет от бомбежек до того дня прожили где-то за границей? Вы не поняли, как поменялся мир и кто в этом новом мире стал главным?

Он отлично знал, кто в этом мире стал главным. Именно это его и привлекло: не просто посмотреть на выяснение отношений, а посмотреть на выяснение отношений двух людей, один из которых стоит неизмеримо ниже другого и ничем от того, другого, не защищен. Он хотел посмотреть на Моргота без маски, он хотел подтвердить свое мнение о том, что прячется под внешним лоском. В отличие от Виталиса, Антон никогда не пытался вступать в открытый конфликт с Морготом, хотя считал себя и более сильным, и более правым. Да он никогда и не демонстрировал своего к Морготу отношения, он спокойно пил с ним и изображал из себя доброго приятеля.

- Но я же не думал, в самом деле, что они захотят его утопить…

- А что вы думали? Что они похлопают его по плечу? Погрозят пальцем?

- Ну, ничего же страшного не случилось… Да, утром я немного подергался. Но ведь все кончилось хорошо?

- Вы поэтому позвонили Кошеву во второй раз? Потому что в первый ничего не произошло?

- Я не звонил во второй раз! - кричит он. - Это неправда! Я не звонил во второй раз! Это не я!

Он пришел сюда, чтобы сказать именно это. Он хочет уверить меня в этом, и других целей у него нет. И пока он меня в этом не убедил, я могу изгаляться над ним, как моей душе угодно, - он никуда не уйдет.

- А кто? - безжалостно спрашиваю я.

- Я не знаю!