Он подхватил меня на руки и сделал шаг к выходу.

— Тьфу. Поставь сейчас же.

— Ладно, не злись.

Он опустил меня и снова отступил:

— Олесь. Прости.

Покачала головой. Вот как просто — прости. Раз бы так — на кнопку нажать. И внутри все перестало корчится. Как было бы хорошо.

— Ты вернешься?

Я внимательно посмотрела ему в глаза. «Да!!!» — кричало что-то внутри, дудя в праздничные деньрожденческие трубочки и размахивая разноцветными флажками. Приплясывая и кувыркаясь через голову. «Не знаю», — обхватив голову, сидел рядом со всем этим здравый смысл, похожий на ослика Иа-Иа.

— Не знаю. Это все… слишком.

Он тяжело вздохнул, сел на ступеньку и тихо проговорил:

— Ну, конечно. Тебе легче поверить в то, что я — чудовище, которое только и мечтает тебя похитить и запереть где-нибудь в подвале для утех плотских, чем поверить в то…

— Томбасоооов. Какие у тебя фантазии, жуть просто.

— Что тогда?

— Мне проще тебя выгнать и, нарыдавшись вволю, убедить себя в том, что этой всей истории не было. Что ты просто воспользовался…

— Не-не-не. Это ты воспользовалась. Пробралась в дом. И воспользовалась. Моей беззащитностью.

— Мды? — я посмотрела на мощную фигуру, вспомнила про службу безопасности и адвоката. — Ты и беззащитность. Смешно.

— Да и ты, знаешь, Олеся, тоже. Более авторитарного человека, не умеющего идти на компромиссы, я еще не встречал.

— Что!!! — вот это было обидно.

— Именно так. Можно подумать, тебя квартет собирался слушаться. Знаешь, как они бунтовать желали. Ты же их продавила.

— Я c ними договорилась!

— Так договорись со мной!

— Чтобы ты нарушал условия?!

— Знаете что, Олеся Владимировна, — поднялся он. — Меня во многом можно обвинять. Я и тиран, и монстр, и живу ради денег. И давлю. И не умею отношения выстраивать. Но вот в том, что я не выполнил условия договора…

И я поняла, что он сейчас уйдет.

Шаг.

Пусть идет. Все равно ничего не выйдет.

Второй.

А если?

Третий.

Он коснулся двери.

— Стой, — негромко позвала я. Прошла эти три шага и обняла его каменную напряженную спину. Черт с ними, с моими страхами. Он же тоже боится. Будет бояться вместе.

Он развернулся, склонился надо мной. Я коснулась его губ. Он прижался ко мне, прижал к себе, обрушился совершенно крышесносным поцелуем. И тут же, зашипев, отстранился. Я вспомнила, что у него разбиты губы. Блин.

— Больно, — коснулась его щеки кончиками пальцев — он потянулся за рукой, прижался к ней щекой.

— Больно было, когда ты ушла. А я сам все испортил. — Покачал головой. Покосился на лестничную площадку и спросил: — Так войти можно?

Кивнула. Он подхватил меня на руки — и все смешалось. Даже злость, урча отступила и спряталась. Олег зашел в дом, ногой закрыл дверь.

Я запустила ему руки под рубашку, прижалась губами к мощной шее, чуть прикусила, вдохнула запах, сама просто ошалела, что он тут, рядом, приехал. Он застонал, стянул с меня футболку, с себя рубашку. Мы торопились, как молодежь, сходящие с ума, но отчаянно страшащиеся, чтобы их не застукали.

Одежда стала лишней, мысли — тоже. Остались только мы. Обнаженные, ничего не требующие друг у друга, кроме самих себя, отдающие и забирающие, дышащие рвано, но в такт. Не надо было договариваться, искать компромиссы, холить своих тараканов.

И это было… настолько правильно, что мы и сами удивились. Пришли в себя. Ну что ж. Прихожая устояла, несущие стены — на месте. Уже хорошо.

— Как будем договариваться? — спросил Томбасов, не размыкая объятий.

Рассмеялась. И потащила мужчину на кухню. Он покосился на коньяк и арбуз — и то, и то, к сожалению, были теплыми. Уселся на табуретку и притянул меня на колени. Мы доели арбуз. И допили коньяк. Обнаженные и счастливые. Я внимательно посмотрела на Олега и заявила:

— Для начала. Я запланировала поездку на море.

— Бали? Или что-то экзотичнее?

— Прасковеевка.

— Это, прости господи, где?

— Это там где, между прочим, одна из дач президента на Черном море. Родную страну надо знать.

— Я как-то больше по Карелии и Северу, — признался Томбасов. — Вот к Кавказу равнодушен.

— А мы с дочерью — нет. Так что завтра мы выезжаем в Тверь за машиной, а потом погоним на юг.

Олег скривился:

— А можно меньшей экзотикой обойтись? И меньшей головной болью для Петра Ивановича. И охраны.

— Олег. Я сяду за руль. И поеду в отпуск.

— Олеся. — Он прижал меня к себе. — Пожалуйста. Давай с шофером. И только с ним.

— Ты… — я грустно посмотрела на него. Вот что с ним договариваться. Любовью заниматься упоительно — и спорить бессмысленно. А вот все остальное.

— Понимаешь…

Тут я поняла, что его пробрала дрожь. Хотела подняться, чтобы принести ему одежду из прихожей. Или одеяло, но он не отпустил. Прижал к себе так

— Я просто не переживу такого еще раз. Не смогу. Просто не стану. Мы жили на два города. Она — в Москве, возилась со своими певцами. Я — в то в Питере, то по Северо-Западу, там основные интересы. И мы мотались бесконечно по дороге. Зимой, летом — не важно. Она заснула за рулем. Олеся. Пожалуйста. Не надо.

И тут я поняла, о чем он. Обняла его:

— Твои предложения.

— Остров. Или…

— Неделя высокой моды в Париже, — вспомнила я Самуила Абрамовича.

— А что плохого-то?

— Ничего. Но, во-первых, у меня нет загранпаспорта.

Он взглянул на меня как неискушенный турист, в первый раз увидевший в Париже Эйфелеву башню.

— Да-да. Представь себе. А во-вторых, я хочу в заповедник пицундской сосны.

— Зачем.

— Надышаться. Дойти до скалы «Парус», залезть ка склон и обняться с моей самой любимой сосной.

— Охо-хо. Ладно. Я к тебе смогу вырваться на пару дней, не больше. — тяжко вздохнул Олег. — Дом забронирую сам.

— Договорились.

Тут мысли его — да и руки вместе с остальными частями тела приняли совершенно непристойное направление. И главное, настолько притягательно, настолько соблазнительно, что я просто запылала в его руках.

— Олеся! — прошептал он.

И тут, словно в ответ, под окном грянуло дружное:

— Олеся! Олеся! Олесяяяяяя!!!