сверхзадача — внимание не ослаблять ни на секунду. Пре любом подозрении реагировать немедленно.

Как и всегда. Сысоев без спешки, подробно ответил на заданные ему вопросы, но было в поведении прапорщика что-то не совсем обычное. Сразу-то Руслан и не разобрался. Лишь приняв в два часа ночи пост у трапа иностранного судна и оставшись один, Чапкин припомнил инструктаж, сообразил: расстроен был прапорщик, очень расстроен. Ни разу не улыбнулся. И вид усталый. Ближе к полуночи обошел прапорщик вместе со старшим лейтенантом весь контейнерный терминал, а потом сел играть в шахматы с Чапкиным.

Вообще-то он не слабак, но сегодня допускал непростительные промахи.

Впрочем, обо всем этом Чапкин подумал вскользь и сразу отогнал посторонние мысли. Никаких отвлечений, только смотреть, слушать, соображать.

Ночка действительно выдалась не из лучших. Белесая влажная муть затянула все вокруг. Прожекторы на причалах и судовые огни не в силах были пробить тьму и туман, тусклыми оранжевыми кругами светились во мраке. Смотришь на них — и видно: плывут, колеблясь, клубящиеся волны тумана. Иногда они густели, почти совсем заслоняя огонь, иногда свет разгорался ярче, белесая муть отодвигалась, открывая темный борт судов, портовый край, несколько ближних контейнеров. А потом опять все поглощала мгла, и напарник Чапкина, патрулировавший причал, надолго скрывался из глаз.

На судне, вопреки ожиданиям, было спокойно: моряки уже отгомонили, легли спать. Даже пьяные не рисковали, наверное, блуждать в таком тумане по палубе. Раздались несколько раз хмельные голоса, потом что-то звякнуло, словно стекло разбилось, и стало совсем тихо.

Будь Чапкин менее дотошным, не проникнись он нынче особым чувством ответственности, наверняка не уловил бы едва слышного стука металла по металлу, а уловив, не придал бы значения: мало ли что может стукнуть. Но Чапкин весь превратился в слух, вытянулся на носках и даже дышать перестал. Вот еще… Или только мерещится?

Перевел дыхание, глянул мельком на часы: два тридцать. И опять услышал, как тенькнуло, даже засек направление. Звук долетел не с судна, не с причала, а из глубины контейнерного терминала.

Ни секунды не мешкая, Чапкин дал условленный сигнал в дежурную комнату.

…Едва лишь на пульте вспыхнула лампочка, Олег Сысоев привычным движением тронул кобуру пистолета. Шагнул к двери. Следом трое пограничников и портовик — работник терминала. Старший лейтенант Шилов остался в дежурке — так условились заранее. Он должен руководить дальнейшими действиями в зависимости от обстоятельств. Оцепление, группа прочесывания, вызов служебных собак — это на нем.

Работник терминала уверенно вел Сысоева по прямой к причалу. Бежать невозможно — лоб расшибешь. Приходилось вытягивать руки, чтобы не стукнуться об угол контейнера. Народ был подобран опытный: сержант Агаджанов, ефрейтор Кондин и еще один солдат из старослужащих — Рыжов. Ни разу не звякнуло оружие, в тишине раздавался лишь шорох ног да легкое дыхание. Когда портовик кашлянул, зажав рот шапкой, — вроде бы хрюкнул, — звук этот показался слишком уж громким.

Олег мысленно выругался: с курильщиками лучше не связываться! Прихватило не вовремя! И потом помянул портовика плохим словом, когда шепотом разговаривал с Чапкиным. Оказывается, Руслан уловил этот кашель. Могли и другие услышать.

Чапкин указал направление, откуда долетали удары металла о металл.

— Расстояние? — спросил Сысоев.

— Не разобрал, туман глушит.

— Пойдете с нами. Рыжов, подмените его!

В глубь терминала двинулись медленно, ориентируясь по оранжевому пятну на кране-перегружателе. Агаджанов освещал сильным электрическим фонарем запоры и пломбы контейнеров. Рядом с ним — портовик и Чапкин. Чуть в стороне, прислушиваясь, вглядываясь в тьму, бесшумно ступали Сысоев и Кондин, готовые ринуться на любой шорох.

Глухой удар раздался впереди, приглушенный возглас. Рухнуло что-то тяжелое. Сысоев бросился туда, чуть не сбил Агаджанова.

— Товарищ прапорщик, вот… Упаковка!

Луч фонаря уперся в картонный ящик, валявшийся посреди узкого прохода между контейнерами. Над ним склонились Чапкин и портовик.

— Что произошло?

— Чапкин ногой зацепил, упал.

Портовик выпрямился, произнес уверенно:

— Вчерашний груз, сорокафутовые контейнеры надо смотреть.

— В упаковке что?

— Кассетные магнитофоны. Малогабаритные, последняя зарубежная новинка.

— Товарищ прапорщик! — позвал Агаджанов. — Сюда. Вскрытый контейнер!

— Свети! Так, понятно. Ни к чему не прикасаться. Сколько ящиков взято?

— Штук десять.

— Значит, орудовали минимум двое. Чапкин. доложи старшему лейтенанту.

— Есть!

— Как думаете, — повернулся Сысоев к портовику. — Вспугнули преступников или они сами ушли?

— Убегали. Иначе ящик не бросили бы.

— В какую сторону им удобной?

— Не к проходной… На пирсах наряд. Слева, за забором, шоссе. Скорой всего в дальний конец подались, к угольному комплексу. Там ночью глухо, причалы еще не действуют…

— Останетесь здесь, объясните все старшему лейтенанту.

— Одному остаться? — оробел портовик.

— Не бойтесь, преступники не вернутся.

— Я укроюсь, — сказал портовик.

— Только не очень, — усмехнулся Сысоев. — Наших не прозевайте… Чапкин пусть догоняет меня… Кондин, готовы? Сержант, гасите фонарь.

Трое пограничников исчезли во мгле.

20

С самого начала поисков Агаджанов не верил в успех. Кого найдешь в таком молоке? Он лучше других знал этот терминал, но сейчас тыкался, словно слепой котенок. За два дня, пока он не был тут, на площадку выгрузили новые контейнеры, переместив старые. Образовались совершенно незнакомые «улицы», «переулки» и «тупики». Здесь и днем- то не сразу разберешься. А преступники опытные, если нашли в таком хаосе именно тот груз, который им нужен. Ходы и выходы им известны. Без собаки их не обнаружить. Да еще сомнительно, возьмет ли собака след в такую мокрядь? А если следы свои преступники махоркой присыпали?..

Находясь в таком состоянии, Агаджанов думал не столько о розыске, сколько о недавнем свидании с Дорой. Томительно сладко было ему от этих воспоминаний, охватывала приятная расслабляющая волна. И немножко мучила совесть за допущенную нечестность. Не любил Агаджанов врать, а нынче покривил малость душой. Еще месяц назад ни за что не позволил бы себе нарушить порядок, но теперь, когда служба почти закончена, не удержался от соблазна.

Вечером явилась к проходной порта Дора, сумела вызвать сержанта. Предложила прогуляться в сопки. И такая она была нарядная, такая смешливая и возбужденная, что Агаджанов не устоял. Отпросился у старшего лейтенанта якобы до ларька за куревом (сигареты действительно кончились у него и у Кондина). Старший лейтенант велел управиться побыстрей. Дора смекалистая, сразу сообразила, что времени у них в обрез. Отошли метров за триста в лощину с густым кустарником, там она внимательно осмотрелась, прижалась к сержанту, сказала охрипшим вдруг голосом: «Здесь…»

Минуты не текли — летели стремительно. А Дора не отпускала, не давала подняться с сухой листвы. Просила: давай еще приду! Попозже, к полуночи. Он ответил: нельзя. С нуля до