– А теперь?

– У мамы много работы, она занята в выходные. А при Кузе… нельзя обсуждать книгу.

Когда Антон последний раз остался ночевать, это было немного похоже на историческую реконструкцию. Мы будто усилием воли воссоздавали былую страсть, работали над отношениями, которые закончились в прошлом веке. Антон к тому же сбрил бороду и сразу помолодел на десять лет. Закрыв за ним дверь, я испытала облегчение и вприпрыжку побежала мыть посуду.

– Завтра зима, – сказала я сестре Ж. – Помнишь, ты обещала мне, что осенью начнется новая прекрасная жизнь?

– Ну? – переспросила Жозефина и ссутулилась больше обычного.

– Новая все-таки началась. Прекрасную оставим за скобками. Наобещай мне, пожалуйста, чего-нибудь на зиму.

– Это еще зачем? – сказала Ж. с досадой. Она не хотела отвечать за мое будущее.

– Мне важно чего-то ждать, – призналась я.

– А если не дождешься? – отпиралась сестра.

– Ничего, менять планы несложно. Сложно жить без планов. Ну, прогнозируй, я слушаю!

Жозефина подумала немного, прокашлялась и возвестила самым низким из своих голосов:

– Нормальная у тебя будет зима. Живенькая.

Первый день зимы я провела на кладбище.

Я всего лишь хотела заплатить тете Свете, Майкиной маме, за Нехорошую квартиру – мы договаривались, что буду переводить ей деньги в первый день каждого месяца. Но в этот раз они почему-то вернулись мне на счет. И я ей позвонила, чтобы разобраться в финансовых вопросах.

– Тонечка, ребенок, ты помнишь! – обрадовалась тетя Света.

Я и не знала, что квартплата для нее так важна.

– Конечно, тетя Свет. Как иначе.

– Слушай, а может, ты тогда со мной съездишь? Славке будет приятно.

Так, Славка – ее умерший муж. Наверное, надо связаться с Майкой и попросить ее внимательнее мониторить состояние матери.

– Давайте съезжу, конечно! – сказала я вслух. – Где встретимся?

– Прямо на месте, у входа. Ты же была на похоронах? – Ага, значит, она их помнит, уже легче. – А вообще лучше я тебя сама отвезу на кладбище! Заеду через полчаса, если ты дома.

– Я дома, – уверила я. – Притворяюсь больной.

Мы с сестрой Ж. в последний день осени выпили две бутылки мерло за живенькую зиму. От красного вина у меня всегда болит голова, так что с утра пришлось взять отгул за свой счет и выслушать напоминания Пеленгас об испытательном сроке, который я могу и не пройти. В общем, к поездке на кладбище я была готова как никогда.

Тетя Света приехала минут через пятнадцать, когда моя таблетка от головной боли еще не начала действовать, а сама я бегала в домашних штанах и искала рабочие – то есть уличные.

– Как у тебя уютно! – начала восхищаться тетя Света. Она ни разу не была в Нехорошей квартире с того дня, как сдала мне ее. – Здесь как будто светлее стало. И шторы на кухне какие интересные! Умничка!

Я ничего особенного в квартире не делала, разве что, да, повесила найденные в кладовке интересные шторы с домиками, прибралась и чуть переставила мебель, но почувствовала себя одновременно дизайнером и квартиросъемщиком года. Такой тетя Света человек – умеет радовать других, хотя сама приехала с красными глазами и явно плакала. Я быстренько напоила ее чаем с печеньем, которое утром испекла не подверженная похмелью Жозефина, и мы поехали на дальний восток Москвы. До кладбища добрались, что удивительно, без пробок. Долго шли к нужному участку, тетя Света впереди, быстрым шагом, я сзади с купленными у ворот букетами живых роз – пластиковые тетя Света отвергла.

– Ну вот, пришли, – сказала она наконец. – С днем рождения, родной.

И я увидела фотографию дяди Славы на памятнике. А под ней – даты жизни с маленькой черточкой между ними. Сегодня ему бы исполнился пятьдесят один год.

Дядя Слава на черно-белом фото был веселый и молодой.

– Какой у него нос длинный, – произнесла тетя Света с любовью. – Фамильный! Майка всегда радовалась, что хотя бы ей он не передался.

Я взглянула на соседнюю могилу и снова увидела фамильный нос. Художник Шишкин Николай Иванович, хозяин Нехорошей квартиры. Умер за два года до своего сына. И сегодня у него тоже день рождения.

– Они раньше вместе праздновали. Пока не поссорились, – печально сказала тетя Света. – Приходило много народу, умнейшие, интереснейшие люди: художники, писатели, театральные актеры. Друзья Николая Ивановича. Когда он ушел от жены к своей учительнице или горничной, многие из них его не поняли – как и Славка. А сейчас уже почти все умерли…

Мы помолчали. Тетя Света плакала, не стесняясь, а я и не хотела, чтобы она стеснялась.

– Смотрите, а кто-то сегодня уже приходил, – заметила я.

На обеих могилах лежало по две гвоздики, а у художника – еще и маленький белый колпачок в красную полоску.

– Учительница, наверное, – предположила тетя Света. – Она после смерти Николая Ивановича написала Славке письмо, но я не знаю, что там было, он его разорвал и выбросил. И вообще хотел, чтобы его с матерью похоронили, а не с отцом…

– А вы?

– А я вообще не хотела его хоронить. Никогда! – Тетя Света снова заплакала, но быстро совладала с собой. – Мать на Троекуровском лежит. Нам разрешения не дали. Да и характер у нее был такой, что мне спокойнее, когда Славка с отцом. Майка вон бабушку боялась как огня, не хотела жить у нее, в общежитие попросилась. А дед, Николай Иванович, вообще-то был добрый человек и мягкий. Развод для него – настоящий поступок. Во имя любви! Жена ему этого, конечно, активно не прощала. Впрочем, о мертвых или хорошо, или ничего…

– Я слышала, что у этой фразы есть продолжение – «ничего, кроме правды». Иначе, получается, мы и о Гитлере должны сонеты слагать.

Тетя Света засмеялась от неожиданности:

– Да уж. Никогда не знаешь, когда разговор зайдет о Гитлере.

А я заметила, что ее руки побелели от холода. Предложила ускориться с возложением цветов и пойти еще выпить где-нибудь горячего чаю или кофе.

Мы доехали на машине до метро, втиснулись в ближайшую «Шоколадницу». Когда юная официантка наконец ушла, озвучив все спецпредложения и уточнив, что кофе приносить сразу, а не в марте, тетя Света наклонилась ко мне, прищурившись:

– Ребенок, давай про любовь поговорим. Не все же о смерти и нацистах. У тебя кто-нибудь есть? Выглядишь хорошо.

– Спасибо, но нет, – ответила я с некоторым сожалением. – А у вас?

– Ты что! – Тетя Света махнула рукой, будто отгоняя демона. – Я старая. И слишком люблю Славку.

Она не сказала «любила».

– Никакая вы не старая. А прическа и вовсе новая, очень вам идет. И дядя Слава был бы рад, если бы кого-то встретили.