Однажды мы с Денисом полетели на озеро Натрон, лежащее в девяноста милях к юго-востоку от фермы и на целых четыре тысячи футов ниже, в каких-то двух тысячах футов над уровнем моря. В озере Натрон добывают соду, его берега похожи белый бетон и издают сильный горьковато-соленый запах.

Небо было голубым, но когда кончились наши взгорья и пошла каменистая и голая равнина, оно совершенно лишилось окраски. Местность внизу больше всего напоминала панцирь черепахи. Внезапно нашему взгляду открылось озеро. Белое дно, сияющее сквозь толщу воды, придает озеру невероятную лазурную окраску, от которой хочется зажмуриться; озеро лежит на желтовато-коричневой местности, как большой аквамарин в ладонях. Мы стали снижаться, и наша темно-синяя тень заскользила по лазури озера. Здесь живут тысячи фламинго, хотя трудно понять, чем они кормятся — в этой соленой воде нет рыбы. При нашем приближении они разлетелись огромными кругами, как лучи заходящего солнца или китайский узор на шелке или фарфоре, ежесекундно меняющий очертания.

Мы приземлились на белом берегу, раскаленном, как духовка, и пообедали, прячась от солнца под крылом аэроплана. Достаточно было высунуть из тени руку, чтобы солнце обожгло ее до боли. Извлеченные из кабины бутылки с пивом были сперва приятно прохладными, но не прошло и четверти часа, как они нагрелись, как чай в чайнике.

Пока мы утоляли голод, на горизонте появился отряд воинов маасаи, направившийся к нам. Видимо, они наблюдали за посадкой аэроплана и решили взглянуть на него поближе. Прогулка любой протяженности, даже на таком адском солнцепеке, представляет для маасаи никаких трудностей. Они выстроились перед нами, голые, высокие, оружием. У ног каждого крохотная тень — единственная на этой местности, насколько хватало глаз. В шеренге насчитывалось пять человек. Они принялись переговариваться, обсуждая аэроплан и нас. Четверть века назад такая встреча грозила бы нам смертельной опасностью.

Через некоторое время один из маасаи выступил вперед и заговорил. Другого языка, кроме маасайского, эти люди не знали, мы их почти не понимали, поэтому беседа быстро выдохлась. Парламентер вернулся к соплеменникам. Все пятеро развернулись и удалились в раскаленную соленую пустоту.

— Может, слетаем в Наиваша? — предложил Денис. — Только путь туда лежит над очень негостеприимными местами, где нельзя садиться. Придется держаться высоты двенадцать тысяч футов.

Перелет от озера Натрон к Наиваша был скучным. Мы летели, не отклоняясь от прямого маршрута, на высоте двенадцати тысяч футов, а с такой высоты ничего невозможно разглядеть. На озере Натрон я сняла шлем, и теперь холодный воздух сдавил мне лоб; волосы развевались сзади, лоб был открыт, и мне казалось, что у меня вот-вот оторвется голова.

Именно этим путем, только в противоположную сторону, летала ежевечерне птица Рух, когда следовала из Уганды домой в Аравию, сжимая в каждой лапе по слону для своего птенца. Сидя перед пилотом, от которого вас отделяет только полкубометра воздуха, вы чувствуете себя так, словно он несет вас на вытянутых ладонях. Точно так же джинн нес по воздуху принца Али; крыльями самолет напоминает джинна.

Мы приземлились в Наиваша на ферме друзей; при подлете нам показалось сверху, что крохотные домишки и деревца присели на корточки, ошеломленные нашим появлением.

Когда у нас с Денисом не было времени на длительные полеты, мы просто поднимались над нагорьем Нгонг. Обычно это происходило на закате. Эти горы, равных которым по красоте не найдется, наверное, в целом мире, лучше всего рассматривать воздуха, когда летишь вровень с голыми откосами, то устремляющимися к вершинам, то внезапно ныряющими круто вниз.

Здесь, на высоте, паслись буйволы. В молодости, когда мне хотелось записать на свой счет по одному собственноручно добытому экземпляру каждого вида африканской живности, я именно здесь застрелила одного. Позже, когда мне расхотелось убивать животных и захотелось просто ими любоваться, я специально поднималась сюда. Я устраивала лагерь у ручья, на полпути к вершине, оставляла там слуг, палатки и припасы и холодным утром предпринимала на пару с Фарахом восхождение сквозь колючие заросли в надежде хоть краешком глаза взглянуть на стадо. Дважды мы возвращались обескураженные. То, что моими соседями с запада оставались дикие буйволы, повышало статус фермы, однако это были серьезные и независимые соседи, древняя аристократия нагорья, сильно поредевшая и не слишком склонная принимать гостей.

Однажды я пила с гостями чай перед домом, когда Денис, совершая полет из Найроби, пролетел у нас над головами в западном направлении; через некоторое время он снова появился и на этот раз сел. Мы с леди Деламер поехали за ним, но он не пожелал вылезать из аэроплана.

— На холмах пасутся буйволы, — сообщил он. — Хотите взглянуть?

— Не могу, — ответила я ему. — У меня гости.

— Мы просто полюбуемся на них и через четверть часа вернемся, — уговаривал он.

Подобные предложения звучат разве что в прекрасных снах. Леди Деламер отказалась лететь, поэтому его сопровождала я одна. Мы совершали полет на солнце, но склон холма находился в тени, куда скоро нырнули и мы. Для того чтобы выследить с воздуха буйволов, не потребовалось много времени. На просторном зеленом склоне, спускающемся с вершины, как скатерть собранная в три складки, паслось двадцать семь буйволов.

Сначала они показались нам сверху мышами, медленно ползающими по полу, потом мы опустились и пролетели в полутора сотнях футов над ними — с такого расстояния можно сразить выстрелом наповал. Мы сосчитали их, пока они мирно сходились и снова расходились. Стадо состояло из одного старого черного быка, пары быков помоложе и множества телят. Они паслись неподалеку от зарослей кустарника, готовые при малейших признаках опасности исчезнуть, но не ожидали, что опасность пожалует с воздуха.

Мы летали над ними взад-вперед, они слышали стрекот мотора, переставали жевать, но не догадывались посмотреть вверх. В конце концов до них дошло, что творится нечто странное; старый буйвол вышел из стада, угрожая тяжелыми рогами невидимому врагу и врастая копытами в землю; потом он затрусил вниз, быстро перейдя на бег. Стадо бросилось за ним следом, поднимая пыль и раскидывая в стороны камешки. В зарослях буйволы снова сгрудились и остановились. Сверху это походило на скопление темно-серых валунов. Им казалось, что здесь-то их никто не сможет разглядеть, что соответствовало бы действительности, если бы недруг передвигался по поверхности земли; однако с высоты птичьего полета их было видно, как на ладони. Мы взмыли вверх и легли на обратный курс. Я чувствовала себя так, словно прокралась неведомой тропой в самое сердце нагорья Нгонг.

Когда я вернулась к чайному столу, чайник все еще был настолько горяч, что я обожгла об него пальцы. То же самое случилось с пророком, когда его, опрокинувшего кувшин с водой, забрал с собой архангел Гавриил, чтобы показать седьмое небо. Когда он вернулся, из кувшина еще не успела вытечь вся вода.

На нагорье Нгонг жила пара орлов. Иногда после обеда Денис предлагал:

— Давай навестим орлов.