Мы развернулись. Теперь мы ехали навстречу разгорающемуся востоку. Наш разговор был посвящен львице.

Вскоре показался дохлый жираф. Теперь мы могли разглядеть его во всех подробностях, вплоть до пятен на спине. Подъехав, мы заметили стоящего на нем льва. Туша лежала на пригорке, и темная фигура льва возвышалась над окрестностями на фоне пламенеющего рассветного неба. Его гриву трепал ветер. Я привстала в машине, находясь под сильным впечатлением от этой картины, и Денис сказал:

— Теперь ты стреляй.

У меня всегда были проблемы с его ружьем, слишком длинным и тяжелым для меня, к тому же с сильной отдачей; однако сейчас выстрел был признанием в любви, поэтому богатырский калибр ствола оказался как нельзя кстати.

Мне показалось, что от моего выстрела лев подскочил в воздух и приземлился на сложенные лапы. Я стояла в траве, тяжело дыша и чувствуя себя всесильной, как всегда бывает после удачного выстрела, когда видишь, что способна разить на расстоянии. Я обошла тушу жирафа.

То была кульминация пятого акта классической трагедии. Все были мертвы. Жираф казался отталкивающим и гигантским, его ноги и шея имели чудовищную длину, брюхо было растерзано львами. Львица лежала на спине; на ее морде застыл высокомерный оскал, как у роковой женщины из трагедии. Лев валялся неподалеку. Почему ее судьба ничему его не научила? Его голова покоилась на передних лапах, грива накрывала его, как царская мантия. Вокруг него тоже растеклась большая лужа, казавшаяся при свете утра пунцовой.

Денис и Кануфья закатали рукава и умело сняли со львов шкуры. Потом они сели передохнуть, и я принесла из машины бутылку кларета, изюм и миндаль, которые захватила в дорогу недаром: дело происходило на Новый Год. Мы опустились в невысокую траву, выпили и перекусили. Лежавшие неподалеку львиные туши выглядели восхитительно в своей наготе: на них не было ни грамма жира, все мышцы были смело изогнуты; такие тела не нуждались в покровах, ибо и так были образцами совершенства.

Сидя на траве, я заметила, как по моим ногам скользнула тень, и, задрав голову, увидела в светло-голубом небе кружащих стервятников. У меня было так легко на душе, словно я тоже парила в небе, как на воздушном шаре. Я даже сочинила стихотворение:

Тень орла скользит через долину

К вершинам голубым и безымянным,

А тень от молодых округлых зебр

Весь день промеж копыт у них проводит,

Поскольку днем они не сходят с места,

Зато под вечер мчатся по долине,

В кирпичный цвет окрашенной закатом,

На вожделенный синий водопой.

У нас с Денисом было еще одно драматическое приключение, связанное со львами. Оно предшествовало тому, о котором я уже поведала. То было самое начало нашей дружбы.

Однажды, в сезон весенних дождей, южноафриканец Николс, бывший тогда моим управляющим, прибежал ко мне утром сам не свой с вестью о том, что ночью на ферме побывали два льва, зарезав двух волов. Они проломили изгородь вокруг загона и утащили волов на кофейную плантацию; одного ни там же сожрали, другой так и остался лежать среди кофейных деревьев. От меня требовалось написать письмо, по которому управляющий мог бы приобрести в Найроби стрихнин. Он бы быстро заложил стрихнин в тушу, так как звери наверняка вернутся к ней следующей ночью.

Я обдумала предложение. Мне не улыбалось травить львов стрихнином, и я ответила, что не поддерживаю его идею. Управляющий впал в отчаяние. Он заявил, что львы, почувствовав безнаказанность теперь повадятся безобразничать на ферме. Волы, которых они прикончили, были лучшими рабочими экземплярами; мы не можем себе позволить и дальше терять тягловый скот. Он напомнил мне, что неподалеку от загона с волами находятся мои конюшни — об этом я подумала? Я ответила, что тоже не собираюсь приманивать львов к ферме, просто их надо застрелить, а не травить.

— Кто же их застрелит? — удивился Николс. — Я — человек не робкого десятка, но я женат и не хочу без нужды рисковать жизнью. — Трусом он действительно не был: несмотря на свою тщедушность, он был достаточно отважен. — Какой в этом смысл?

Я ответила, что не собираюсь поручать отстрел львов ему, а обращусь к мистеру Финч-Хаттону, приехавшему на ферму накануне.

— Тогда другое дело, — молвил Николс.

Я пришла к Денису и сказала:

— Давай позволим себе бессмысленный риск! Какой иначе смысл в нашей жизни?

Как и предупреждал Николс, львы оттащили второго вола на кофейную плантацию и почти его не драли. Они оставили отчетливые следы в мягком грунте: это были два крупных зверя. Мы пошли по следу, но в зарослях неподалеку от дома управляющего нас застал дождь, да такой сильный, что мы уже ничего не могли разглядеть. На краю зарослей мы потеряли след.

— Как ты думаешь, Денис, они вернутся ночью? — спросила я.

Денис был опытным охотником на львов. Он ответил, что они вернутся, как только стемнеет, чтобы наесться; следует дать им время как следует вгрызться в тушу, поэтому отправиться на плантацию лучше часов в девять вечера. Стрелять придется при свете электрического фонаря, которым он пользовался на сафари.

Он предоставил мне выбор роли, и я решила, что стрелять будет он, а я ограничусь держанием фонаря.

Для того, чтобы добраться в темноте до убитого вола, мы нарезали бумажных полосок и повесили их на деревья, между которыми нам придется красться, отметив себе путь, подобно тому, как Гензель и Гретель из сказки братьев Гримм отмечали свой путь белыми камешками. В двадцати ярдах от туши мы укрепили бумажку побольше, так как именно там было решено остановиться, включить фонарь и открыть стрельбу.

Днем мы догадались испытать фонарь. У него оказались слабые батарейки, луч света был совсем жидким. На то, чтобы ехать в Найроби за свежими батарейками, уже не было времени, поэтому мы решили ограничиться тем, что есть.

Происходило все это накануне дня рождения Дениса. За ужином он впал в меланхолию и твердил, что еще недостаточно пожил. В утешение я сказала ему, что как раз перед его днем рождения может произойти запоминающееся событие. Джуме я велела приготовить к нашему возвращению бутылочку вина. У меня не выходили из головы львы: где они бродят сейчас? Может быть, медленно и бесшумно переплывают друг за другом реку, наслаждаясь легким прохладным течением?

В девять вечера мы вышли в темноту.

Несмотря на несильный дождик, в небе была луна. Иногда она проглядывала среди тонких облаков и освещала покрытую белым цветением кофейную плантацию. В отдалении горели огни здания школы.

Это зрелище наполнило меня восторгом и гордостью за свой народ. Мне вспомнился царь Соломон, изрекший: «Говорит нерадивый: лев на пути лев на улицах моих!» Сейчас неподалеку от их дверей рыскали сразу два льва, однако мои школьники были вовсе не нерадивы, они не позволили львам преградить им дорогу в школу.

Мы нашли помеченные ряды деревьев, немного постояли и медленно двинулись друг за другом. Мы были обуты в мокасины и шли бесшумно. Я уже дрожала от волнения и боялась подходить к Денису слишком близко, чтобы он, уловив мое состояние, не отослал меня назад; сильно от него отставать я тоже не смела, потому что ему в любой момент мог понадобиться фонарь.