…На торжества канонизации царь с супругой, матерью и некоторыми другими родственниками приехал 17 июля, на лошадях проследовав через Арзамас в Саров. Вместе с высочайшими паломниками были и многочисленные придворные богомольцы — кортеж состоял из 345 экипажей. В тот же день вечером император вызвал к себе иеросхимонаха Симеона (Толмачева) — Саровского библиотекаря, дворянина и бывшего офицера и выразил желание исповедоваться именно у него. Исповедь прошла в келье, где некогда жил Серафим Саровский. Вместе с царем исповедовались также императрицы Александра Федоровна и Мария Федоровна, а также великий князь Сергей Александрович.

Восемнадцатого июля, выйдя к ранней обедне, высочайшие паломники причастились и приняли поздравления по этому поводу находившихся в храме простых богомольцев. В тот же день и состоялось прославление Саровского старца; носилки с мощами праведника царь и великие князья несли на своих плечах. Увидев это, толпа встала на колени. Это событие не имело аналогов в императорской России. Царь оказался в самой гуще своих подданных, которые готовы были умереть по одному его слову. А глубокой ночью 19 июля царь и его близкие посетили исцеляющий источник и выкупались в нем (в то время народ устремился в Успенский собор приложиться к мощам только что прославленного святого). 19 июля царь записал в дневнике: «Подъем духа громадный и от торжественности события и от праздничного настроения народа… Слыхали о многих исцеленных сегодня и вчера… дивен Бог во святых Его. Велика неизреченная милость Его дорогой России; невыразимо утешительна (радость (?). — С. Ф.) очевидного нового проявления Благодати Господней ко всем нам. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки. Аминь».

Так воспринимал произошедшее русский царь: святой Серафим есть милость Бога — России. Через эту призму он до конца своих дней смотрел на этого святого. 20 июля высочайшие паломники покинули Саров и заехали в Дивеевский женский монастырь, свято чтивший память Саровского старца. В обители царь и его близкие посетили блаженную Пашу, юродивую Христа ради (ей тогда было более ста лет). Говорившая нечленораздельно и любившая играть в куклы, она подарила куклу царской чете. Считается, что тем самым она предсказала рождение наследника. Так ли это, судить трудно. Но «блажен, кто верует»… Ясно лишь одно: посещение «царями» Паши со временем обросло слухами и мифами, в которых затертой оказалась простая истина: «царям» были необходимы «знаки», помогающие им «правильно понять» Божью волю.

Характерно обыграли эту встречу составители подложного дневника А. А. Вырубовой — историк П. Е. Щеголев и писатель А. Н. Толстой. В их передаче история выглядела следующим образом: Александра Федоровна полагала, что Паша — несомненно святая, с ясным и добрым лицом и детскими ангельскими глазами. Благословив царя («папу», по терминологии авторов лжедневника), она заявила: «Будет маленький!» Благословив также и Александру Федоровну (после того как императрица надела пеструю шаль, прикрыв черное платье, ибо этот цвет раздражал юродивую), Паша изрекла: «Много будет, много!», при этом размахивая красной лентой. Александре Федоровне якобы потом объяснили сказанное: «С маленьким придет много крови»[60].

Людям свойственно заниматься мифотворчеством и приводить этот рассказ для иллюстрации этого банального тезиса, вероятно, не стоило бы. Он интересен не приведенными «фактами» (во многом сомнительными), а тем, с чем (и с кем) современники связывали рождение наследника престола. К слову сказать, о своем посещении Паши Николай II вспоминал и много лет спустя: в 1910 году А. В. Богданович услышала историю разговора царя с юродивой от князя Н. Д. Жевахова — эксцентричного монархиста, незадолго до революционной катастрофы занявшего пост товарища обер-прокурора Святейшего синода. Принимая князя, когда «речь зашла про Саров», Николай II спросил его, видел ли он Пашу, подчеркнув при этом, что сам «„сподобился ее видеть“, что она на него произвела глубокое впечатление. Она ему предсказала войну с Японией и вдруг, когда он у нее был, начала бить одну из своих кукол, называя ее „Сергеем“. Он тут же понял, кто этот „Сергей“». Записав сообщенное князем в дневник, Богданович резюмировала: «Не следует царю это рассказывать Жевахову, а ему не следует это распространять». Понятно, что под «Сергеем» имелся в виду С. Ю. Витте, к которому Николай II испытывал сильную антипатию. Но дело не только в приведенной «детали»: важнее сама память о Паше как о политической предсказательнице. Поездка к ней не была случайной.

Итак, Саров: мольбы, обращенные к новому святому, и посещение жившей неподалеку блаженной дали свой результат. Спустя год на свет появился великий князь Алексей Николаевич, последний ребенок императорской четы. Вероятно, поэтому-то Николай II и говорил о том, что никто и никогда не сможет поколебать его уверенности в святости Серафима Саровского. Доказательством было рождение сына.

Долгожданный ребенок появился на свет 30 июля 1904 года в 13 часов 15 минут в Петергофе. Как и ранее, страну об этом официально информировали министр Императорского двора барон В. Б. Фредерикс и врачи — лейб-акушер Д. Отт и лейб-хирург Г. Гирш. Наследника престола нарекли Алексеем — в честь предка Романовых, наиболее почитаемого Николаем II царя Алексея Михайловича. Показательно, что в публикациях имя царского сына писали не на славянский лад — «Алексий», а обыкновенно — Алексей. Это не осталось без внимания. «Почему: „Николай Вторый“, а не „Второй“? — вопрошал А. С. Суворин на страницах своего дневника. — Теперь, однако, не Алексий, а Алексей. Но Сергий все-таки не Сергей (как традиционно писалось имя дяди царя, великого князя Сергея Александровича. — С. Ф.). Какая мелочность!» Блестящий журналист, Суворин подметил деталь, на которую немногие обращали внимание, — на искусственность «стилизации» под московскую старину, которая в начале XX века выглядела не столько странной, сколько смешной.

Впрочем, для Николая II в те дни все эти мелочи отступили на задний план.

«Незабвенный великий для нас день, в кот[орый] так явно посетила нас милость Божья, — записал в тот день император. — В 11/4 дня у Аликс родился сын, кот[орого] при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро — для меня по крайней мере. Утром побывал как всегда у Мамá, затем принял доклад Коковцова и раненого при Вафангоу арт[иллерийского] офицера Клепикова (в то время шла Русско-японская война, о чем речь будет впереди. — С. Ф.) и пошел к Аликс, чтобы завтракать. Она уже была наверху и полчаса спустя произошло это счастливое событие. Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное нам утешение в эту годину трудных испытаний!

Дорогая Аликс чувствовала себя очень хорошо. Мама приехала в 2 часа и долго просидела со мною, до первого свидания с новым внуком. В 5 час. поехал к молебну с детьми, к кот[орому] собралось все семейство. Писал массу телеграмм. Миша приехал из лагеря; он уверяет, что подал „в отставку“. Обедал в спальне».

Свершилось то, что в императорской семье ожидали почти десять лет. Николай II действительно теперь мог принять «отставку» своего брата, что незамедлительно, манифестом, и было оформлено тогда же, 30 июля. Собственно говоря, манифест извещал подданных о рождении Алексея Николаевича, но в нем делались необходимые пояснения. То, что Михаил Александрович получил по причине отсутствия у царя сына — права наследника престола, — теперь передавалось новорожденному, вместе с титулом цесаревича, которого брат Николая II был лишен. Основная династическая проблема, таким образом, оказалась решенной. В честь этого события в 11 часов утра 31 июля в Казанском соборе столицы прошел благодарственный молебен. Правда, на случай собственной преждевременной кончины Николай II озаботился выпустить специальный манифест — правителем государства до достижения наследником совершеннолетия должен был стать его дядя, великий князь Михаил, а опека («во всей той силе и пространстве, кои определены законом») переходила к Александре Федоровне.