Новый командир Гвардейского корпуса, наследник цесаревич Александр Николаевич, отличался от своего грозного дяди более мягким и гуманным обращением, даже некоторой застенчивостью. За пять с половиной лет своего командования наследник не стал для гвардии такой яркой и легендарной фигурой, как его предшественник. Его ожидало другое предназначение.

День в казармах начинался с утренней зарей и заканчивался с вечерней. Барабанная дробь, звуки флейты или кавалерийской трубы, ранний подъем, умывание, построение на молитву и завтрак были преддверием к служебным занятиям. Долгий служебный день после ужина завершался сигналами вечерней зори и молитвой.

Повседневная служба николаевских гвардейцев в Петербурге и пригородах проходила главным образом в занятиях по строевой подготовке, которой придавалось огромное значение во всех родах войск, особенно в пехоте. Молодых солдат, не знавших иной одежды и иной жизни, кроме крестьянской, вначале просто учили носить мундир, кивер, амуницию, знакомили со строевой стойкой, поворотами на месте, обучали строевому шагу, обращению с ружьем, обязанностям солдата, вводили во все подробности солдатской жизни в полку. Постепенно рекруты приобретали навыки и повадки настоящих солдат, и их уже было можно ставить в общий строй. До конца 1830-х годов рекрут обучали в своих ротах, в 1840-х годах — сводили при батальонах, находящихся в загородном расположении, с 1847 года рекруты сводились подивизионно.

Одиночными учениями рядовых занимались в основном унтер-офицеры, ефрейторы и старослужащие «дядьки», а единства в строю добивались жестокой муштрой ротные командиры. На батальонных учениях начинались заботы батальонных командиров. Младшие, или субалтерн-офицеры, играли в строю довольно пассивную роль и откровенно скучали. На ротных учениях их присутствие требовалось, когда рота занималась в полном составе. Офицер Л.-гв. Преображенского полка Г.П. Самсонов так вспоминал о повседневных занятиях с солдатами: «В полковую жизнь я втянулся довольно скоро, хотя особенно приятной она не была. Томительны и тяжелы были учения того времени. Ружейным приемам не было конца, а отчетливость в них требовалась баснословная. Скомандуют „кладсь“ — и целые 1/4 часа проверяют, ровно ли держится всеми ружье. Только и слышишь: во второй шеренге четвертый подыми ружье! В третьей шеренге первый опусти! и т. д. Вообще ружье тогда предназначалось больше для приемов, нежели для стрельбы, и, как штык, оно было хорошо, как и теперь, но, как огнестрельное оружие, не годилось никуда. Правда, блестели ружья у всех великолепно, ибо чистились сплошь наждаком.

После ружейных приемов начинались, обыкновенно, учебные шаги — скучнейшая часть муштры, и так каждый день».[92]

Впрочем, молодым прапорщикам и корнетам начальство всегда находило применение в караулах по городу и внутренних нарядах в полку, на что так или иначе жаловались многие авторы. Например, офицер Л.-гв. Саперного батальона В.И. Ден писал: «Первое время после производства моего в офицеры меня так часто наряжали в караул и дежурным по батальону, что я неоднократно и с сожалением вспоминал прошедшее время моего юнкерства».[93]

Обучение рекрута строевой стойке. Рис. Васильева. Не позднее 1833 г.

Строевые занятия в Школе Гвардейских подпрапорщиков. Рис. 1830-х гг.

Обучение маршировке Рис. Васильева. Не позднее 1833 г.

В кавалерии зимой солдаты утром и вечером много времени проводили в эскадронных конюшнях, убирали и чистили своих лошадей в присутствии офицеров, три раза в сутки задавали лошадям овса и поили водой, два раза раскладывали сено и солому. В манежах учились навыкам верховой езды и проводили выездку лошадей, а также велось обучение солдат рубке, строевым приемам с саблей или палашом, обращению с пикой. Проводили эскадронные учения на плацу, сперва пешие по конному, то есть солдаты пешком разучивали все конные построения, затем, с наступлением тепла, отрабатывались конные эволюции, но это было уже не в городе. Весной кавалергарды перебирались из Петербурга в Новую Деревню, а конногвардейцы в Стрельну и пребывали там до осени, за исключением того времени, когда вместе со всей гвардией находились в лагерях в Красном Селе. Кавалерийские полки, стоявшие в пригородах Петербурга, тоже выводились в ближайшие деревни. Вообще в николаевское время, и особенно в городе, лошади двигались довольно мало, чтобы не потерять сытого и ухоженного вида. Такая забота кавалерийского начальства о внешности лошадей не могла не сказаться на их выносливости во время походов.

При этом обучение верховой езде было очень жестким. Солдат и юнкеров в манежах совершенно не щадили, но результатом была хорошая выучка, красивая и цепкая посадка, действия, доведенные до автоматизма. Русские государи — Павел I, Александр I, Николай I, были прекрасными наездниками. Так же хорошо ездил верхом и Александр II, который, будучи наследником, обучался в жестокое николаевское время. А его наследник, ставший императором Александром III, обучался в период гуманности и либерализма, и его конная подготовка на всю жизнь осталась далекой от совершенства.

Унтер-офицер Гвардейского фурштадта в 1829–1843 гг.

Унтер-офицер Л.-гв. Конно-пионерного эскадрона в 1829–1841 гг.

Учебрая езда в манеже. Рис. М.Ю. Лермонтова. 1832–1834 гг.

При Николае I очень ценилась русская национальная посадка на лошади, при которой плечо, колено и носок сапога всадника должны были находиться на одной прямой вертикальной линии. Ее изобретение приписывалось цесаревичу Константину. Лермонтов в стихах высмеивал отсутствие такого навыка у своего приятеля и однополчанина по Л.-гв. Гусарскому полку Столыпина:

Имел он гадкую посадку,

Неловко гнулся наперед