Гопал согласно кивнул головой, и астролог продолжал:

— Техника эта называется шамбхуви, что значит Шива. Буддисты тоже пользовались ею. Неделю тебе нужно походить с легким грузом на голове, чуть смещенным к затылку. Можешь взять камень или что–нибудь подобное. На вторую неделю убери груз, но несколько раз приоткрывай и слегка закрывай глаза. На третью неделю сядь, не делай ничего и ни о чём не думай, закрой глаза. Просто жди. Каждый день в течение трех недель делай так перед сном.

Так закончилась моя беседа с астрологом. Уходя, я чувствовал, будто повстречал высшее существо, познакомился с душой достойного и мудрого человека. Я всё еще помню его таким, каким видел тогда: в компании внука в затененной комнате под крышей дома в Бенаресе. С тех пор я не видел его, и он давно уже умер.

Тогда я вернулся к Гопи Нат Кабираджу, но поговорить с ним не смог, поскольку он практиковал день молчания. Но я рассказал ему о визите к астрологу, и о тех практиках и техниках, которые он мне предложил. Пандит похлопал в ладоши, аплодируя, а потом взял бумагу и написал: «Отправляйся к свами Бхумананде, который живет в Каликашраме, в Камакхье, это недалеко от Гаухати по дороге в Ассам. Он сможет рассказать тебе много полезного, потому что его собственный учитель был посвящен в тайный ашрам сиддхов в Гималаях».

Прежде, чем покинуть Бенарес, я решил проведать своего друга, француза, жившего в ашраме Матери, Ананды Маи. Это было прекрасное место, выстроенное на самом берегу реки; во дворе здесь располагалась аптека для бедных. Придя туда, я вновь увидел восхитительную Ананду Маи: она сидела посреди залы, окруженная цветами и музыкантами. Однако вскоре она поднялась и скрылась за маленькой дверью в задней стене. Перед тем, как исчезнуть, она на мгновение обернулась и пристально посмотрела на меня. В ее взгляде можно было найти что угодно — безбрежный волнующийся океан жизни, смерти и любви. Потом она ушла, но я будто продолжал видеть белизну ее плаща, и знал, что этой ночью увижу ее в своих снах.

Я направился к другу в его подземную келью. Он сидел полураздетый, и был также измучен липкой жарой сезона муссонов, как и я. В его комнате не было ничего, кроме маленькой фотографии Матери. Я заметил тонкую черную линию, которая тянулась через фотографию, и приблизился, чтобы рассмотреть ее. Обнаружив, что линия эта была волосом, я взглянул на своего друга.

— Он принадлежал Матери, — сказал он, зардевшись.

Долгое время мы сидели вместе в молчании. Прошло около года с тех пор, как мы впервые встретились в Дехрадуне. Его худоба снова бросилась мне в глаза. Он рассказал, что Мать предложила ему на два года отправиться в ее ашрам в Алморе, и два года оставаться там в полном молчании. Потом он добавил:

— Но жизнь так тяжела! Только смерть принесет нам покой.

Потом мы поднялись на одну из террас ашрама, выходящую на Гангу, и наблюдали за течением воды, плывущей так уже столетия и целые эпохи, изливаясь из источника в голове Шивы, устремляясь к морю и бесконечности. И всё же, оставаясь внешне неизменной, река постоянно менялась; бревна, животные и трупы, скользящие по ее поверхности, отмечали ритм и дыхание Индии — всегда один и тот же, и всегда неповторимый.

Мы оба долгое время наблюдали за ним.

XXXIX. Долина богов

Я отправил свами Бхумананде письмо, попросив о возможности посетить его и узнать о его учителе и о тайных ашрамах Гималаев. Но в ожидании ответа я решил отправиться в Куллу, или Долину богов — немного отдохнуть и сосредоточиться. Я знал, что регион этот очень красив и немноголюден, поскольку расположен довольно высоко в Гималаях, и дороги его тяжелы и круты.

Долина Куллу населена древней расой, вероятно, пришедшей из Раджастана. Арийские черты в народе гадхи очень отчетливы: эти кочевые пастухи высокогорий похожи на древних греков. Они носят длинные плащи из белой шерсти, и некое подобие юбки на ногах. Элементы одежды удерживаются широкими шнурами, которые они обвязывают вокруг талии.

После подъема по необычайно крутой дороге, я, наконец, достиг перевала Ратанг, на высоте четырех километров. За ним лежат Лахул и Спити, расположенные на границе Ладакха и Тибета, населенные ламами. Виды с гребня перевала очень похожи на тибетские высокогорные плато. Здесь крайне холодно, и ветер дует столь сильно, что мне пришлось поспешно присоединиться к группе гадхи, и, следуя их примеру, укрыться от ветра среди овец и пони. Они дали мне поесть и вскоре после того, как мы прошли перевал, спустились в долину. Я остался один, разглядывать синеву отдаленных гор и наблюдать за переменчивым светом над ледниками. Мне казалось, будто я попал в край, где тени босиком шагают по снегам.

Ветер на этих высотах так беспощаден, что легко может стать причиной пугающих иллюзий, и потому я решил спуститься назад к своему особняку до наступления темноты. Тропа была очень крута и камениста, и всю дорогу мне приходилось обходить валуны или перебираться через них. Продвижение получалось чрезвычайно медленным, и мне приходилось действовать с величайшей осторожностью. Но вдруг я услышал резкий свист и над краем бездны разглядел силуэт, двигавшийся с невероятной скоростью. Он быстро спускался, приближаясь, и вскоре разминулся со мной, прыгая с камня на камень. Глядя на него, я подумал, что он вообще едва ли касается скал, ни на миг не переставая издавать пронзительный свист. Кажется, это был какой–то лама или монах, но наверняка я сказать не могу: слишком быстро он скрылся из виду. Я присел на камень, уверенный, что стал жертвой галлюцинаций; на земле я увидел каменную табличку, полузасыпанную снегом, на которой тибетские паломники написали: «Ом мани падме хум».

Долину Куллу называют Долиной богов, поскольку в каждой деревне этого региона почитают своего бога, или риши. Однажды, в деревне Манали я видел, как один из этих богов, Риши Ману, оказался подвергнут великому наказанию за то, что не смог собрать достаточно дождей для урожая риса. Многочисленная процессия доставила деревянный образ Риши Ману в древний храм, расположенный в лесу за деревней, посвященный богине Кали — Пожирательнице. Внутри этого храма таится черный камень, подобный алтарю, и, судя по отметинам на нём, некогда там совершались человеческие жертвоприношения. Жрец, или истолкователь посланий бога, остался снаружи, одетый в