— Надо подурить короля, недаром царевич сказал — «Карлуша, Карлуша, большая ты стерва!»

Вжившийся в роль самозванец хмыкнул, ему стало смешно — никогда бы не подумал, что можно так вот легко дурить людей. Их даже обманывать не нужно — они сами пребывать в обмане рады. Взять пани Анну — ее любовь не более чем политическая интрига.

Ведь появление претендента на польский престол в виде беглого русского царевича очень сильно возбудило значительную часть конфедератов, тех, кто выступал против короля-саксонца. И мысли их были понятны — сын пошел против отца, а такая свара неизбежно ослабит русских, победная поступь которых уже сильно напугала европейские страны. Ведь никто из них и представить не мог, что варварские московиты способны создать армию, что сокрушила ранее непобедимых шведов.

Появление на восточных границах мощного царства вызвало тревогу даже у французского короля, посланник которого недавно побывал в Калише. Пани взяла на себя роль переводчика — беседа протекала легко и непринужденно, хотя царевич сидел с обмотанной головой. И вот тут следует поблагодарить Анну — она его никому не показывала без холстин. Настаивала на этом, говоря, что никто не должен знать, где идет шрам — эта страшная примета, которая его может погубить.

Потому перевязки делал только лекарь, пани за этим следила строго и никого из слуг или служанок и близко не подпускала.

Француз был на диво учтив и обрадовался, когда Фрол, выполняя приказ царевича «брать все что дают», выразил согласие занять польский престол, если возвращение прежнего короля Станислава Лещинского станет невозможно в виду политической обстановки.

Однако был еще вариант стать польским королем после Станислава, но для этого нужно было стать его зятем, женившись на единственной дочери Марии, которой всего 14 лет, ибо старшая дочь изгнанного короля принцесса Анна недавно умерла, в июне.

Для воплощения сего проекта в жизнь требовался маленький пустячок. Либо свергнуть отца с трона с помощью массы заговорщиков, которые по рассказам беглого кронпринца только и делали, что точили ножи булатные, или, если царь Петр пройдет по тайным конфидентам принца топором, дождаться когда царственный тиран сам умрет, благо введет непотребный образ жизни с постоянными пьянками.

Фрол соглашался на оба варианта, причем видел, что Анна не выразила ни капли горечи — ее целиком устраивала роль фаворитки будущего короля. Так что он стал очередным русским претендентом на польский трон после Ивана Грозного, его сына Федора, Лжедмитрия — ведь Гришка отрепьев, возведенный поляками на царство, держал камень за пазухой, дав согласие мятежным панам занять польский трон. Но не вышло тогда — убили москвичи самозванца гораздо быстрее, чем шляхта подняла рокош.

Следующим кандидатом на трон легендарных Пястов стал царевич Федор Алексеевич. Однако панство, получив в свои загребущие ладони пролившийся из Парижа «золотой дождь» из блестящих полновесных луидоров, избрало королем Яна Собесского.

И вот теперь он — самый реальный претендент на корону, хоть сам, хоть как зять, на все согласный. Еще бы не соглашаться — получил от регента Филиппа Орлеанского пенсию в размере круглой суммы в пятьдесят тысяч ливров ежегодно. И это при том, что регент летом заключил тайный союз с царем Петром. От такой двуличной политики Версаля Фрол вначале онемел, но быстро нашелся и рассыпался в славословиях. Внушительная сумма была выделена и на сколачиваемую конфедерацию — теперь можно было не сомневаться, что паны смогут устроить знатную бучу. Рокоши шляхта очень любила, до самозабвения, и видела в них способ отстаивания своих привилегий, которые возбуждали все европейское дворянство, тяготившееся закрепляемой абсолютистской властью королей…

— Ты красив в этом мундире, любимый, — теплые ладошки пани легли на золотые позументы расшитого мундира, украшенного двумя лентами, орденскими звездами и знаками. Все это великолепие было сотворено мастерами пошива и ювелирами — и щедро оплачено французским золотом, привезенным из Варшавы.

— Дела вынуждают меня покинуть завтра твои сладостные объятия, — Фрол старался говорить искренне, хотя он настолько устал от ночных услад, что уже был готов сбежать куда-нибудь подальше.

— Ты только спрячь его, наденешь, когда посетишь тестя и отправишься на встречу с цезарем. А то царь отправил по твою душу убийц, которые рыскают в округе, хотя боятся приближаться. Возьми хотя бы два десятка шляхтичей — они порубят всех, кто к тебе осмелится приблизиться. И мое сердечко сразу успокоится!

— Зато я волноваться начну! Такая прорва народа сразу привлечет внимание, и на нас бросят эскадрон драгун. А оно надо?!

— Ты прав, мой милый, — пани погладила его по плечу, а он уверенно произнес, хотя испытывал сомнения:

— Лучше уеду тайно — требуется еще неделю говорить всем, что я страдаю от жестоких ран.

— Месяц, не меньше, мой милый! Завтра будет объявлено, что у тебя воспалились раны, и ты в бреду. Заменять тебя будет слуга — этот прохиндей стонет так убедительно.

— Надеюсь, что у нас все получится, моя Анна, — Фрол привлек ее в свои объятия и попытался нежно поцеловать. Куда там, полячка ответила ему с такой яростью, что он начал отступать. И к его сожалению выбрал неверное направление — в опочивальню…

— Надеюсь, что я понесу, наконец, от тебя ребенка, — проворковала Анна, когда страсти поутихли, а вымотавшийся Фрол, выжатый как лимон, не мог двинуть ни руками, ни ногами.

— Ведь ты признаешь своего бастарда, ваше высочество?

Самозванец вначале еле промычал, будучи не в силах. Потом, памятуя инструкцию царевича Алексея, довольно бодро отозвался, припомнив сказанные Алексеем Петровичем слова:

— Как только — так сразу!

Глава 7

«Блин горелый — такого хрен обманешь, сам обведет вокруг пальца любого. Да еще с подходцем — недаром патриарх его выделяет», — мысль пронеслась в голове Алексея мгновенно, как только он увидел епископа Иону. Тот имел настолько благообразный вид, какой себе умеют придавать политические деятели «демократии», бывшие партийные номенклатурщики, дипломаты и мошенники. В общем, карманы лучше держать от него подальше, обчистит и сразу скажет, что так и было.

— Тебе ведь грамоту мне нужно передать, сын мой, как Авраам Федорович, говорил? Ведь так?

— Да, вот она, — Алексей протянул свернутый листок бумаги, где собственноручно написал несколько строк. На этот раз одет был он посадским человеком, не богатым, но и не бедным, и приехал в открытом возке, причем честь по чести — заказанный обителью товар привезли.

— Тебя, наверное, обманули, мил человек, эта не рука царевича, — в голосе епископа звучал елей, размазанный на мед — мысли Ионы стали понятны, он не заскандалил, видимо решил, что имеет дело с