Он кивает.

– Она лучшая женщина из всех, кого я знаю.

От эмоций перехватывает дыхание. Такер, может, и потерял отца в раннем возрасте, но, очевидно, его мать сделала все, чтобы компенсировать эту потерю. Судя по его рассказам, она работала на износ, чтобы у сына была хорошая жизнь. Моя собственная мама могла бы взять несколько уроков у миссис Такер. Впрочем, как и бабушка.

– Наше детство было таким разным, – говорю я.

– И все же мы выросли замечательными людьми.

Он – может быть. А я… я не чувствую себя сейчас замечательным человеком. Но, пожалуй, оставляю эту мысль при себе.

– Твоя мама хочет, чтобы ты вернулся в Техас после колледжа?

– Да. – Он останавливается посреди тропинки, устало вздыхая.

– А сам-то хочешь вернуться? – спрашиваю я и затаив дыхание жду ответа.

– Не знаю.

Он зарывается пальцами в свои каштановые волосы, и я слежу за движениями его рук. Волосы Такера выглядят такими мягкими. Они такие же и на ощупь… Знаю это не понаслышке, потому что не раз пробегалась по ним пальцами. И хочу сделать это сейчас, но, боюсь, если дотронусь до него, уже не смогу остановиться.

– Я всегда планировал вернуться назад после выпуска. Хотел быть рядом с мамой, заботиться о ней, понимаешь? Но когда я гостил у нее на каникулах… – Он тяжело вздыхает. – В Паттерсоне нет возможностей. Никаких. Это крошечный городок, который не расширяется вот уже сотню лет. И у меня даже не выйдет ездить на работу в Даллас, потому что это четыре часа дороги. Изначально я хотел жить в Далласе и оставаться в Паттерсоне на выходные, но чем больше об этом думаю, тем более выматывающим мне кажется такой план.

– И что ты собираешься делать?

– Понятия не имею.

Я жду, когда он задаст ответный вопрос, что я собираюсь делать с нашим ребенком, но он не затрагивает этой темы.

– Хочешь, пойдем, посмотрим немного на тех, кто катается на льду?

– Конечно.

Мы снова идем. Его рука все еще обнимает меня, а знакомый запах касается ноздрей и заставляет меня изнывать от желания. Я хочу поцеловать его. Нет, хочу оттащить его туда, где он припарковал свой грузовичок, и растерзать его. Хочу чувствовать его губы на своих, его руки на своей груди и его член, двигающийся внутри меня.

Не доходя до пруда, мы слышим счастливый визг детей. Я чувствую горечь, когда мы подходим к перилам. Десятки людей проносятся мимо нас по блестящей поверхности катка. Дети укутаны в разноцветные пальто и шарфы, одеты в варежки. Семьи катаются вместе. Пары скользят рука об руку.

Такер берет мою руку, сплетая наши затянутые в перчатки пальцы, и мы стоим там, глядя на белый круг. Мое сердце пропускает удар, потому что я чувствую себя так, будто мы – настоящая пара. Просто два счастливых человека, проводящих день в парке и наслаждающихся компанией друг друга.

– О черт, видишь того человека? – вдруг спрашивает Такер.

Я слежу за его взглядом и замечаю высокого седого человека в синей парке, на черных коньках.

– Да… Ты его знаешь?

Он прищуривается.

– Нет. На секунду мне показалось, что да, но он просто похож.

– На кого? – с любопытством спрашиваю я.

– На тренера Смерть.

Я едва подавляю смех.

– Подожди, может, я не расслышала… Ты только что сказал «тренер Смерть»?

Взрыв его смеха щекочет мою щеку.

– Ага. И я не шучу, дорогая. Моего первого тренера по хоккею звали Пол Смерть. Очевидно, это старая британская фамилия. Или, может, уэльская. Сейчас уже не вспомню.

Я разворачиваюсь, опираясь спиной о перила.

– Он был такой же страшный, как и его фамилия?

– Самый милый парень из всех, кого я знал, – объявляет Такер.

– Серьезно?

– О да. Он был первым, кто сказал, что у меня есть потенциал. Мне тогда было пять лет. Я умолял маму разрешить мне ходить на тренировки, и она повезла меня на тот стадион в часе пути, потому что в Паттерсоне не было катка. Тренер Смерть присел на корточки, пожал мне руку и сказал: «Да-да, я вижу это, малыш. У тебя есть потенциал». – Такер усмехается. – Это была его любимая фраза: «да-да». Я начал повторять ее дома, и она сводила маму с ума.

Я смеюсь.

– Так, значит, тренер Смерть – кумир твоего детства?

– Можно сказать и так. – Он склоняет голову. – А как насчет тебя? Кто был твоим кумиром?

– У меня их было пять, – я улыбаюсь, – и они назывались ’N Sync.

Он раскрывает рот от удивления.

– О нет, дорогая. Скажи мне, что это не так. Ты фанатела от мальчиковой группы?

– Настолько, что даже не смешно. Бабушка взяла меня на их концерт, когда мне было двенадцать. Клянусь, той ночью у меня случился первый оргазм.

Он запрокидывает голову и свистит.

– Сказала же, это не смешно, – рычу я. – Я была одержима. Писала «Сабрина Тимберлейк» во всех своих школьных тетрадках.

– Честно, не могу себе это представить.

– Почему нет?

– Потому что ты все время такая серьезная. Когда я представляю тебя ребенком, вижу, как ты развлекаешься, читая учебники и заранее проходя оценочные тесты четвертого класса.

На моем лице появляется кривая улыбка.

– Да, это тоже про меня. Но я всегда находила время для Джастина. Делала перерывы в учебе и целовала его фото. С языком.

Такер снова присвистывает.

– Боже, Сабрина. Не знаю, могу ли я дальше с тобой встречаться.

Мое хорошее настроение улетучивается так же быстро, как и появилось. Не из-за того, что он сказал: я знаю, что это шутка, – а из-розовато-голубого слоника, будь он проклят.

Мы с Такером встречались всего несколько месяцев, прежде чем на нас упала эта «бомба» с младенцем. Есть ли у нас будущее? Мне нравится быть с Такером. С ним проще, чем с кем бы то ни было. Я даже начала видеть нас вместе, но как насчет него? Вдруг я ему надоела и он хочет бросить меня?

Если мы сохраним этого ребенка, то будущее определено. Мы станем частью жизни друг друга, хотим того или нет, хочет он того или нет.

– Что не так? – озабоченно спрашивает Такер.

В горле встает ком.

– Я… – мое лицо искажается от боли, – еще не приняла решения.

– Знаю. – Его голос становится хриплым.

– Мне страшно. – Я смотрю на свои ботинки, не в силах поднять глаза на него. – Очень страшно, Так.

– Знаю, – повторяет он, а затем потирает лицо. – Как и я.

Я всматриваюсь в его лицо.