Его длинная тень дотянулась до нее и упала на ее лицо — устремленные вниз глаза, слегка опущенный подбородок, потерянный, страдальческий вид. Она встала. Тень слилась с мужчиной, и я увидел, как он подошел к ней, остановился. Стоя спиной ко мне, он загородил ее.

— Ты готова, Мюриэл? Возможно, им не удастся его спасти.

— Я готова с самого Рэт Портиджа. Я не говорю «с тех пор, как он вернулся», потому что он так и не вернулся, Пеллинор. Джон так и не вернулся.

Она упала ему на грудь. От неожиданности он покачнулся на каблуках, и его длинные руки инстинктивно обхватили ее. Он посмотрел на нее. Конечно, он видел ее запрокинутое лицо. Я не видел — а очень хотел бы.

— Где он? — спросила она. — Где Джон?

— Мюриэл, ты знаешь, что я…

— О, да. Я точно знаю, что ты собираешься сказать. Ты собираешься сказать, что у меня истерика, что я истеричка, что я не должна загружать свою красивую маленькую головку и все предоставить сильным и умным мужчинам. Ты собираешься мне сказать, что есть совершенно рациональное и научное объяснение тому, что мой муж стал чудовищем.

— Твой муж страдает хорошо исследованной формой психоза, Мюриэл. Развитие психоза относят на счет мифического существа, за которым он имел глупость поохотиться. Дело усугубилось физическими тяготами и лишениями — возможно, даже пытками…

Она отстранилась из его рук, поправила шляпку и со смехом сказала:

— Ну, вот видишь? Я так и знала, что ты это скажешь. Ты так чертовски предсказуем, что я удивляюсь, почему я когда-то думала, что люблю тебя.

— Миллионы людей любят солнце. Солнце предсказуемо.

— Это попытка пошутить?

— Я просто был логичен.

— Тебе надо быть с этим поосторожнее, Пеллинор. Однажды твоя логика может кого-нибудь убить.

Она была зажата между диваном и Уортропом. Она сделала шаг в сторону, чтобы его обойти, но он преградил ей путь.

— Что ты делаешь? — требовательно спросила она.

— Поступаю непредсказуемо.

Она нервно рассмеялась.

— Я помню только один случай, когда ты так себя повел.

— Джон обвиняет меня в том, что я устроил представление. Что я прыгнул в расчете, что меня спасут.

— И все же я тогда удивилась. Я была потрясена, услышав эту новость.

— Какая часть новости тебя потрясла что я спрыгнул или что он меня спас?

— Я никогда не могла понять, почему ты это сделал, Пеллинор.

— В этом мы похожи, Мюриэл. Я до сих пор не понимаю почему.

Она сделала шаг в сторону, и я снова ее видел. Хотя путь был теперь свободен, она стояла.

— Мне уйти? — спросила она. Я не понял, кого она спрашивала — его или себя. Она смотрела в сторону двери так, будто стояла в конце дороги длиной в тысячу миль.

— Возможно, это было бы лучше всего, — тихо ответил он.

— Ты бы так и сделал, — сказала она с тоскливой ноткой. — Совершенно предсказуемо.

— И абсолютно логично.

Я не заметил, кто из них двинулся первым. То ли подшутило освещение, то ли мое болезненное состояние, но, кажется, никто не двинулся первым: их руки не касались друг друга, а потом коснулись. Она стояла вполоборота к двери, Уортроп — вполоборота к окну напротив, и она легко поглаживала его ладонь.

— Я тебя ненавижу, Пеллинор Уортроп, — сказала она, не глядя на него. — Ты эгоистичен. И ты тщеславен. Даже его спасение было актом тщеславия. Он был… он вдвое больше мужчина, чем ты. Он рисковал жизнью, потому что любил тебя. Ты рисковал своей, только чтобы доказать, что он неправ.

Доктор не ответил. Он стоял прямо, как шомпол, слегка наклонив голову, в позе молящегося.

— Я каждую ночь молюсь, чтобы был бог, чтобы был суд за наши грехи, — продолжала она ровным голосом, теперь ее пальцы легко пробегали вверх и вниз по его руке. — Чтобы ты провел вечность в самой глубокой яме ада вместе с другими предателями.

— Кого я предал? — вслух поинтересовался он. В голосе не было злости, только любопытство. — Я вынес его.

Ее рука упала. Он напрягся, как будто утрата ее прикосновения была для него ударом.

— Ты его туда послал… Если бы не ты, он бы туда никогда не пошел.

— Это смешно. Я об этом даже не знал, пока ты мне не сказала…

— Он всегда знал, что будет расплата. Он не признавался себе в этом — он был не таким самоуглубленным человеком, как ты, — но в душе всегда знал, что будет цена, и заплатит ее он.

— Ты говоришь, расплата. Расплата за что?

— За любовь. За твою любовь ко мне и… — Она запнулась. — И за мою любовь к тебе.

— Но ты меня ненавидишь. Ты только что это сказала.

Она рассмеялась.

— О, Пеллинор. Как такой умный человек может быть таким непроходимо тупым? Почему Джон Чанлер мой муж?

Он не ответил. Она придвинулась ближе. Он по-прежнему не смотрел на нее.

— Джон знал ответ на этот вопрос, — сказала она. — А Джон и наполовину не так умен, как ты.

— У меня есть вопрос получше. Почему ты его жена?

Она дала ему пощечину. Он при этом проявил больше стоицизма, чем когда она убрала руку. Он даже не шелохнулся.

— Хоть бы ты там умер, — сухо сказала она.

— Твое желание чуть не исполнилось.

— Не в Канаде. В Вене. Если бы ты умер в Вене, я смогла бы изобразить скорбящую невесту и пасть на твою безвременную могилу. Джон теперь был бы счастливо женат на какой-нибудь легкомысленной нью-йоркской светской львице, а я бы снова влюбилась. Я бы не пребывала в этом аду — любить человека, которого я презираю. Потому что пока ты ходишь по этой земле, я буду тебя любить, Пеллинор. Пока ты дышишь — здесь или за десять тысяч миль отсюда, — я буду тебя любить. Я не могу не любить тебя, поэтому решила тебя ненавидеть… чтобы любовь не была невыносимой.

— Ты… Ты не должна… Мюриэл, есть вещи, которые мы никогда не должны… — Впервые на моей памяти монстролог с трудом подыскивал слова. — Ты не должна мне такого говорить.

— Нет, я хочу, чтобы ты это услышал. Я хочу, чтобы ты думал, об этом до конца своей жалкой жизни. Ты бросил меня ради холодной и бездушной любовницы, и я хочу, чтобы в тот день, когда Уилл Генри наконец навсегда покинет тебя, ты думал об этом и чтобы думал каждый из оставшихся дней, пока не состаришься и не будешь в одиночестве умирать на смертном одре, пока не заплатишь по долгам, пока не расплатишься за свою жестокость.

Как падающий человек хватается за все, что подвернется, пусть и за самое слабое, он сказал:

— Уилл Генри никогда меня не оставит.

Я был уже в постели, когда он открыл дверь в спальню. Через прикрытые веки я видел, как он смотрит на меня. Дверь тихо закрылась. Потом снова открылась. Он назвал мое имя. Я не ответил. Он захлопнул дверь.