Это были жуткие времена для человечества. Чудовищные цифры потерь просто не укладывались у меня в голове, разум отказывался верить в то, что это действительно происходило и я читаю исторические материалы, а не сценарий очередного голливудского «Терминатора».

Но это было. И на трехмерном изображении Земли красовался только один континент, непохожий на Евразию даже очертаниями.

Но человечеству удалось выжить. Технологии не были утрачены прежде всего благодаря городкам ученых на Луне и колониям на Венере. Размещенные на орбите Земли производства тоже не слишком пострадали, и человечество принялось восстанавливать утраченное.

Конечно, без компьютеров было не обойтись. Возможно, и существуют какие-то другие пути научно-технического прогресса, однако в Секторе Исследованного Космоса они оказались неизвестны.

Дабы не повторить былых ошибок, на все компьютеры налагались жесткие ограничения в мощности, а о восстановлении прежней информационной среды никто даже не помышлял.

С тех пор все вычислительные машины перестали быть многофункциональными, каждая выполняла только то, для чего была предназначена, и использование ее не по назначению каралось смертной казнью. Хакерство стало одним из тягчайших преступлений, специальная служба Интеллектуального Контроля отныне следила за всем, что происходило в информационной среде.

В результате этой войны человечество было отброшено почти на тысячелетие назад, из-за чего катастрофа и получила название Война Регресса. Но когда человечество снова обрело связь с колонизированными планетами и вышло за пределы Солнечной системы, его ожидал еще один неприятный сюрприз – молодая, стремительно развивающаяся Кленнонская Империя, на тот момент уже ни в чем не уступавшая своим прародителям.

А потом появились и скаари…

– Фигня в том, что мы о скаари почти ничего и не знаем, – говорил Бивис. – Кроме того что они здоровенные ящеры, произошедшие от динозавров, появились в галактике задолго до нас и чертовски любят подраться. Как между собой, так и с внешним врагом. Кленнонцы столкнулись с ними на пару лет раньше, чем мы, но тоже ни фига о них не знают. Имели место несколько локальных конфликтов, причем скаари никогда не снисходили до того, чтобы объяснить мотивы своих поступков. Мы можем понимать их язык, но когда скаари выходят на тропу войны, разговаривать с ними бессмысленно. Зато само их существование опровергает несколько эволюционных теорий, разработанных нашими яйцеголовыми.

– Например?

– Например, теорию о том, что разум может зародиться только у теплокровных существ, – сказал Бивис. – Скаари ни фига не теплокровные. Они рептилии, и от этого факта никуда не уйти. И, как всякие уважающие себя рептилии, они еще и не живородящие, а размножаются посредством инкубаторов. Впрочем, кленнонцы тоже размножаются в инкубаторах, хотя изначально функция деторождения у них в организмах присутствовала. Ну так они хотя бы яйца не несут.

– Я думаю, с точки зрения ведения войны способы размножения не имеют принципиального значения, – сказал я.

– Не скажи. Если война затянется на долгие годы, а она, скорее всего, так и затянется, многое будет зависеть от того, как скоро стороны смогут выставить на поле боя новое поколение бойцов. И тут преимущество будет на стороне Империи, говорят, их боевые особи доходят до нужной кондиции в течение десяти-двенадцати лет. Детеныши скаари же растут медленнее других, что может сильно осложнить Гегемонии жизнь. Скаари вообще очень медленно развиваются, уже во времена первых контактов они пребывали на нынешнем уровне технологий. И, судя по всему, этот уровень не меняется у них уже несколько веков, если не тысячелетий. И тут рушится еще одна теория яйцеголовых, гласящая, что разумная раса должна находиться в постоянном развитии, иначе прогресс очень быстро сменяется регрессом.

– Может быть, они как раз сейчас и регрессируют? – предположил я.

– Если так, то мне страшно подумать, на каком уровне они были раньше, – сказал Бивис. – Впрочем, яйцеголовые объясняют нынешнее состояние скаари тем, что у их расы нет централизованного правительства. Вообще, конечно, это не самое умное объяснение. Наличие двух рас, таким правительством обладающих, еще не повод для того, чтобы делать такие обобщающие заявления.

– Данных для статистики маловато, – согласился я.

– Гегемония занимает больше планет, чем Альянс и Империя вместе взятые, – продолжил Бивис, пропустив мою реплику мимо ушей. – Но на их планетах нет такой плотности населения, поэтому количеством они нас не сильно превосходят. Основная сложность в том, что в локальных стычках участвуют периферийные кланы скаари, сравнительно немногочисленные и не имеющие большого влияния в самой Гегемонии, что не позволяет нам реально оценить их истинную мощь. Ходят непроверенные слухи, что внутри Гегемонии существуют кланы куда более могущественные, чем те, с которыми мы сталкивались до сих пор. В том числе и обладающие другими технологиями. Может быть, СБА и знает что-то по этому поводу, но с нами, простыми обывателями, они такой информацией поделятся вряд ли. Хотя я и не думаю, что они знают. Теплокровным потомкам приматов сложно заслать своих агентов в стан врага, если этот враг произошел от рептилий, а сами скаари о себе почти ничего и не рассказывают.

Что ж, если в подобных слухах есть доля истины, то опасения полковника Визерса, вынудившие его пойти на предательство и саботаж, могут оказаться вполне обоснованными.

В шестнадцатом веке нового летоисчисления звездные войны перестали быть уделом фантастики и стали частью реальности.

Той самой реальности, в которой мне предстояло жить.

Жизнь… Существование во Вселенной неудачников текло по заведенному распорядку и своей размеренностью напоминало мне дни, проведенные в штаб-квартире СБА. Только что опытов надо мной никто не ставил.

Единственным отличием космической станции для содержания социков от тюрьмы являлась свобода передвижения, не ограниченная пределами одной камеры или жилого крыла. Впрочем, сие компенсировалось тем, что передвигаться тут было, собственно говоря, и некуда.

Одно крыло было похоже на другое, как два вышедших с одного завода кирпича, что неудивительно, так как станцию собирали из нескольких стандартных модулей. Люди тоже были везде одни и те же. От двадцати до пятидесяти лет, унылые, носящие минимум одежды, но уже не обращающие на это никакого внимания, с потухшими от безнадеги глазами.

Мужчины и женщины в этом плане не сильно отличались друг от друга. Даже секс здесь был не проявлением эмоций, а способом хотя бы на время уйти от реальности. Я пробыл здесь всего неделю, и у меня, как и у Бивиса, существовала надежда убраться отсюда до пятидесятого дня рождения, но общая атмосфера все равно начинала давить на нервы.

На соблюдении режима дня никто не настаивал. С момента прилета мне на глаза больше не попадалось ни одного сотрудника администрации.

Если бы не физиологические потребности организма, можно было бы сутками не выходить из своего пенальчика, и никто бы не обратил на это внимания. Ну, может, кто-нибудь и обратил бы, если бы запах разлагающегося трупа начал мешать соседям.