воскресенье садился за инструмент и окружал себя тремя-четырьмя поклонниками, как другие люди сидят в кафе в окружении друзей.

У него не было способностей заводить друзей, как у других нет таланта к рисованию или к иностранным языкам. Именно поэтому ему хотелось уметь играть на музыкальном инструменте. Вместо того чтобы говорить с ними, он дарил бы людям музыку. Люди говорят, чтобы обмениваться мыслями. Но мысли Хофмейстера часто были такими, что ими вряд ли стоило делиться, они были тайными и должны были оставаться тайной в интересах обеих сторон.

Тирза раньше играла на виолончели. Она была очень талантливой, но бросила занятия. Только иногда, после ухода супруги Хофмейстера, когда тишина по вечерам сводила его с ума, когда он не выдерживал ее, как ни старался: проходил двадцать кругов по саду, читал себе вслух «Дневник писателя» Достоевского, тогда он поднимался наверх и стучал в дверь Тирзы.

— Ты уже доделала домашние задания? — спрашивал он тогда. И если она говорила «да», он предлагал: — Может, спустишься и поиграешь на виолончели?

Но об этом он просил, только если она уже закончила домашнюю работу. Школа была важнее всего, школа была даже важнее виолончели.

— Необыкновенная девочка ваша дочь. Так тонко чувствующая, одаренная, быстрая. — Учитель экономики задумчиво стоял с пивом в руке, как будто сожалел о том, что надо прощаться, о том, что Тирза сдала выпускные экзамены, о собственной карьере. Он вытер губы. — С суши я пока повременю, — сказал он.

Хофмейстер кивнул. Он открыл рот. Он решил, что нужно что-то сказать. Сейчас это должно произойти. Сейчас он заговорит.

— Она очень чувствительная, — сказал он. — И очень талантливая, с самого раннего детства. — Ей и полутора лет еще не исполнилось, а она уже все понимала. Все понимала.

— И она красивая.

— И красивая, — подхватил Хофмейстер.

— Взрослая.

Хофмейстер в очередной раз кивнул.

— Я слышал, она собирается в кругосветное путешествие?

— Не совсем. Она хочет поездить некоторое время по разным странам. В Африке. Ботсвана, ЮАР, Намибия. Может, Заир. Ее всегда интересовал этот континент. Хотите еще пива?

Хофмейстер тоже облокотился о столешницу. Из гостиной в кухню доносились голоса. Неясные голоса. Что бы ни говорила его супруга, Хофмейстер не желал этого слышать. Он расслабился и вспомнил аэропорт, зал вылета, где он прогуливался пять раз в неделю. Как самолеты созданы, чтобы летать, так он был создан для того, чтобы быть одиноким. Только иногда он касался кого-то другого, как самолет касается летной полосы. Чтобы вскоре снова взреветь моторами, набрать огромную скорость и взлететь. Самолет, который слишком долго стоит на земле, уже не сможет от нее оторваться. Каждый день вынужденная посадка. Каждый час вынужденная посадка. Вся его жизнь — одна сплошная вынужденная посадка.

— Да, с удовольствием, — ответил учитель экономики.

Он поставил пустую бутылку в раковину.

— Дать вам стакан?

Учитель покачал головой.

— Пусть возьмет свои иголки, если поедет в Ботсвану и Заир. — Он взял у Хофмейстера бутылку и сразу же сделал глоток.

Хофмейстер кивнул. Он почувствовал, что голова опять начинает кружиться.

— «Свои иголки»?

— Да, иглы для инъекций. Если она поедет в Африку, нужно взять с собой иголки для шприцов. Никогда не знаешь, вдруг попадешь там в больницу.

Отец Тирзы запросто мог представить себе, что все ученики были тайно или не очень тайно влюблены в учителя экономики. Он излучал то, что было нужно каждому человеку. Уверенность. Не только в будущем, во всем. В самой жизни. В доброте всего живущего. Он излучал невероятную уверенность.

— А вы там уже были?

— В Африке? — переспросил учитель. — Никогда не был. Хотя да, был в Египте, Хургаде, на Канарских островах. Но разве можно назвать это Африкой? Но я знаю людей, которые действительно путешествовали по Африке, и они все непременно брали с собой иглы для инъекций. Если едешь в Кейптаун, то, конечно, не надо никаких иголок, но разве Кейптаун — это настоящая Африка?

Они замолчали. На Кейптауне разговор, похоже, закончился.

— Можно задать вам вопрос? — Хофмейстер отпустил столешницу и сложил на груди руки. — Может, немного странный вопрос.

— Конечно, — кивнул учитель. — Конечно, задавайте любые вопросы. Хоть самые странные. Я ко всему привык. — Он улыбнулся и сделал большой глоток.

— Что такое хедж-фонд?

Минуту назад учитель экономики приветливо и открыто улыбался. Он разрешил задавать любые вопросы. На то он и учитель, чтобы отвечать на вопросы. Даже на те, на которые ответов не было. Но такого он явно не ожидал.

— Хедж-фонд?

— Хедж-фонд, — повторил Хофмейстер.

Если бы он спросил: «А как обстоят дела с половой жизнью у крокодилов?», тишина не была бы такой давящей.

— Хм… как бы вам объяснить? — сказал учитель экономики спустя пару секунд. — Это такой инвестиционный фонд. Инвестиционный фонд, который делает прибыль, даже когда рынки не растут. Но хедж-фонды обычно не открыты для всех желающих.

Он хотел еще что-то добавить, но, видимо, не знал, что именно. Он улыбнулся, впервые немного беспомощно. Заблудившись в разговоре, который он никак не предполагал вести в свой свободный вечер.

Когда Хофмейстер лет пять назад отправился за границу с квартплатой за семь месяцев в своем портфеле, консультант в банке заговорила с ним о хедж-фондах. Нет, это он заговорил с ней о них. Хедж-фонды захватили все вокруг.

Он читал о них, он слышал о них. Слово «хедж-фонд» жужжало повсюду как большой и очень желанный секрет.

Объяснения о структуре и работе хедж-фонда он не очень хорошо понял. Но в таких случаях нужно доверять своей интуиции. Его интуиция еще ни разу не подвела его, по крайней мере не в банковских делах.

— Инвестиции в хедж-фонды начинаются с миллиона, — предупредила сотрудница банка.

Миллион — почти все, что было на счету у Хофмейстера. Он копил усердно и старательно, и да, он складывал на счет в этом банке не только квартплату. То небольшое наследство, то продажа парусной лодки, а еще регулярные неплохие отпускные. Все до цента отправлялось во вклады, чтобы открыть его дочерям двери в миры, которые для самого Хофмейстера так и остались недоступными.

— Вы уверены, что не хотите хотя бы немного распределить ваши накопления? — на всякий случай еще спросила у него девушка-консультант, блондинка в строгом черном костюме. Роскошные волосы. Она была новенькая.

До этого там всегда работал мужчина. Он всегда давал Хофмейстеру рекомендации по вкладам. Темноволосый мужчина. По крайней мере, те волосы, что еще держались у него на голове, были темными. Но в основном там уже была откровенная лысина. Хофмейстер был наблюдательным, и чем больше он видел, тем