Я взяла с собой свечу в прихожую и не надела цепочку, перед тем как открыть дверь. Я хочу сказать, меня особенно уже не волновало, что будет. Это оказался Джаспер Блэк, он сразу вошел в квартиру, он был страшно возбужден.

— Ты можешь зайти к нам? — сказал он. — Петра беременна.

Я посмотрела на него, он говорил какую-то чушь.

— Ты говоришь, она беременна?

— Да, — сказал он. — Ты можешь прийти сейчас же?

— Понимаешь, Джаспер, я не знаю, объясняла ли тебе когда-нибудь мама, как там все устроено у девочек, но если женщина беременна, то торопиться уже некуда, я хочу сказать, даже совсем наоборот, теперь придется ждать девять месяцев, пока ребеночек будет расти в мамином животике.

— Петра обезумела, — сказал Джаспер. — Я думаю, ты сможешь ее успокоить.

— Знаешь, Джаспер, я не удивлюсь, если Петра родилась безумной. Мне ужасно не хочется быть тем человеком, который откроет тебе глаза, но если она беременна, то она станет только хуже, так что ты лучше привыкай, ладно? Я хочу сказать, пошел бы ты сам и успокоил ее.

— Она хочет видеть тебя, — сказал он.

— Да, но она меня не увидит, понял? Сейчас уже поздновато. Я имею в виду, что несколько недель не слышала от вас ни слова и не могу сказать, что соскучилась.

Джаспер моргнул.

— Ну и ну, — сказал он. — Совсем на тебя не похоже. Какая ты желчная.

— А чего ты ожидал? Думал, меня прислали в этот мир специально для тебя, Джаспер Блэк? Я не какой-нибудь диск, который можно забыть в дальнем ящике и доставать, когда тебе удобно, а он все будет играть все ту же песню.

Я повернулась и пошла от него на кухню. На самом деле с первой попытки я не попала в дверной проем. Я врезалась в косяк, и мне пришлось попятиться и попробовать еще раз, как будто я была каким-то механизмом из «Войны роботов».

— Ты что, пила? — сказал Джаспер.

— Нет. Тут дверь передвинули. А ты нанюхался?

— Нет, — сказал Джаспер Блэк. — Не притрагивался с тех пор, как мы узнали, что Петра беременна. Три дня.

Я села за кухонный стол, Джаспер вошел и сел напротив. Трудно было сказать при свете свечи, но он казался похудевшим, и его руки слегка подрагивали.

— Выпьешь? — сказала я.

— Давай.

Я налила ему водки, бутылка закончилась. Он выпил водку, как чистую воду. На полминуты зажегся свет, потом снова погас, и опять только свечи горели посередине кухонного стола, да белые прожектора вертолетов то и дело вспыхивали за окном. Я даже не слышала их, успела привыкнуть. Мы сидели и смотрели друг на друга.

— Ты считаешь, что это твой ребенок?

— Да, — сказал Джаспер. — Да, думаю, мой.

— Рада за тебя.

— Спасибо.

Опять молчание.

— Ее тошнит по утрам?

— Да, — сказал Джаспер. — По утрам ее тошнит, и она злится. По вечерам она приходит усталая и злится. Днем она злится и сидит на работе. И слава богу.

— Скажи ей, пусть попробует принимать чайную ложку яблочного уксуса после еды.

— Ладно, — сказал Джаспер.

— И еще скажи ей, что помогает, если перед сном ходить на прогулку.

— Скажу, — сказал он.

— И скажи ей… скажи ей… а, к черту, я пойду и скажу ей сама.

Джаспер заулыбался, я встала из-за стола и пошла в спальню, сняла халат и надела серые тренировочные и серую найковскую футболку. То есть, может быть, Петра была права, может быть, Хельмут Ланг и движется вперед, но мы все равно нечасто видим его у себя на Барнет-Гроув.

Когда мы уходили, я крикнула моему сыну, чтобы он вел себя хорошо, и захлопнула за нами дверь. Джаспер глянул на меня.

У Джаспера с Петрой тоже не было электричества, как и у нас в Веллингтон-Эстейт. То есть можно быть по уши в гламуре, но на электричество это никак не влияет. Петра сидела на полу перед диваном, и у нее был такой вид, какого ты пожелал бы нам всем, Усама. Черные круги вокруг глаз. Впалые щеки. Изможденное лицо.

Я опустилась на колени и положила руку ей на живот, как обычно делают, хотя там еще нечего было чувствовать. Я закрыла глаза и изо всех сил попыталась обрадоваться за нее. То есть человеку же полагается радоваться, верно? Полагается делать вид, что младенцы рождаются в мир, где никто не пытается их сжечь. Эта хитрость дает тебе возможность радоваться тому, что они родятся. Эта хитрость дает тебе возможность спокойно приняться за вязание маленьких носочков, верно?

В общем, я старалась изо всех сил, но без толку. Закрыв глаза, я видела нерожденную жизнь в животе Петры. Мне казалось, будто ты знаешь его имя еще до его рождения, Усама. Ребенок был обречен, он очень одиноко парил в темноте. Он не знал Лондона, но можно было сказать, что он уже нервничает. Он слышал, как бьется сердце его мамы, и от каждого удара его передергивало, как от далекого взрыва начиненной гвоздями бомбы. Его маленькие кулачки были крепко сжаты, а пуповина накачивала его горючим. Это был зажигательный ребенок, и ему снились сны об искрах. Я видела его лицо, и это было лицо моего мертвого сына. Мама, сказало оно. Мама, они знали. МАМА, ОНИ ЗНАЛИ. Я быстро поднялась, подошла к краю дивана и смотрела в пол, пока не собралась с мыслями.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, — сказала Петра. — Я все время без сил.

— Да уж, придется тебе привыкнуть. Когда у тебя будет младенец, беременность покажется тебе счастливыми денечками.

— Вот спасибо, — сказала Петра. — Очень обнадеживающе.

— Извини. Не слушай меня. Честно. Дело того стоит.

Петра сидела и смотрела на меня. И так долго, что я не знала, куда себя деть.

— Слушай, я могу тебе как-нибудь помочь?

— Да, — сказала Петра. — Достань нам какие-то веские доказательства, что власти знали о майском теракте до того, как он произошел.

Я уставилась на нее.

— На самом деле я имела в виду, что, если ты хочешь, у меня есть книга о беременности и полно одежды для беременных, не уверена, что она в твоем стиле, но все вещи чистые, аккуратно сложенные, а потом, когда ребенок родится, я могу отдать тебе все бутылочки и стерилизаторы и все такое прочее, то есть все это у меня дома в коробках, и если хочешь, пользуйся.

— Сгодится аудиокассета, — сказала Петра. — Но лучше видео. Пусть твой полицейский опять тебе признается. Это должно быть что-то такое, что можно было бы предъявить в качестве доказательства.

Джаспер шагнул к Петре, рывком поставил ее на ноги и стал говорить ей прямо в лицо.

— Петра, — сказал он. — Прекрати. Мы говорили об этом, и ты обещала ничего не делать. Я бы ни за что ее не привел, если бы знал, что ты так поступишь.

— Ха, — сказала Петра. — Если бы ты, как отец, чуть меньше нюхал кокаин и чуть больше занимался журналистскими расследованиями, то, может, мне и не пришлось бы делать это самой.