с кинжалами и ружьями в руках и, склонясь к их ушам, шепчет нечто, судя по их напряженным лицам, до крайности важное; в следующих клетках эти молодцы палят из своих ружей по толпе крестьян в горной теснине – кровь, убитые, плачущие женщины; потом какая-то комната, в ней раздумывающий человек; этого человека кто-то… Узнаём его: он тот, кто в одной из первых клеток протягивал пачку денег. А раздумывающий человек – тот, кто получал эти деньги, кто инструктировал молодцов и командовал ими в горах при нападении на крестьян… Так вот, раздумывающего, получавшего деньги, «кто-то», дававший деньги, убивает из револьвера.

Буттито ставит пластинку на проигрыватель, пластинка сильным, приятным баритоном, в сопровождении тревожно рокочущей гитары, поет об очень грустном, но пока нам неизвестном.

– Сейчас вы это слышите в грамзаписи, – поясняет хозяин. – А в натуре оно происходит иначе. Приезжают кантастористы – обычно их двое – в деревню на автомобиле, если имеют его, но чаще, понятно, на мотороллере или просто на поезде. Собирают людей, желающих послушать, – таких в деревне, да и в городах, всегда достаточно: кантастории у нас очень любят. Развешивают кантастористы вот такое полотнище с рисунками. Один поет, указывая указкой на должную клетку, другой аккомпанирует на гитаре. Но их может быть не обязательно двое, может и один все это проделать. Сюжеты кантасторий, как правило, или трагичны, или очень трогательны. Почти всегда они построены на местных, широко известных сицилийцам событиях. Это своего рода глубоко народный музыкальный передвижной театр. В переводе слово «кантастория» – это как бы «история, которая поется». Говорят, что у вас в Советском Союзе нечто подобное когда-то было.

– Да, бывало. «Живгазета», «живая газета». И пользовалась она большой популярностью.

– У всех народов такое было, – подхватывает хозяин дома. – Что ж, по-вашему, есть Гомер с его «Одиссеей», как не мастерский свод древних кантасторий?!

Буттито останавливает пластинку с ее печальной песней.

– Вы слушали историю знаменитого на Сицилии бандита Сальваторе Джулиано. Не зная нашего языка, вы, конечно, ничего не поняли и могли только оценить музыкальный настрой кантастории. Я перескажу вам ее своими словами.

Буттито отхлебнул глоток вина.

– В тысяча девятьсот сорок седьмом году, еще при министерстве Шельбы, в одном горном местечке, – оно называется Портелладелла Джинестра – была устроена крестьянами маевка. На поляну меж подступивших к ней скал собрались жители нескольких окрестных селений. Они пришли с флагами, приехали на повозках, на которых были припасы, чтобы после митинга подкрепить силы, с музыкой. И вот, когда люди уже сидели на земле, когда с большого валуна заговорили ораторы, из-за окружавших поляну камней ударили ружейные выстрелы. Вот смотрите: та женщина, схватившаяся за голову, – Это Епифания Барбато. На земле лежит ее сын. Он мертв, его сразили пули банды Джулиано. Епифания уже потеряла одного сына на войне. Теперь второй. «Бедные всегда виноваты, – рыдает мать. – Даже здесь. Почему так?» А вот другая женщина, которая лежит, окруженная пятью плачущими ребятишками… Маргарита Клишери. Ее убили, беременную шестым. Глаза, видите, открыты, но она мертва. Здесь точно воспроизведена действительность: Маргарита Клишери умерла именно так – с открытыми глазами, что особенно врезалось в память крестьян. Многих бандиты убили, еще больше ранили, и спокойненько ушли в горы.

– Ну, а другие картины – перед этой и после нее, – что означают они?

– Дело в том, что Джулиано не по своему почину напал на крестьян, праздновавших Первое мая. Его наняли для этого демохристиане, которые боролись против нараставшего влияния коммунистов в сицилийских деревнях. Хотели запугать крестьян, сорвать праздник. На одной из картин как раз и изображена передача денег вожаку банды. По поручению хозяев эти деньги вручает ему его родственник Пишотто, тоже бандит, состоявший в мафии и в то же время выполнявший задания министра внутренних дел. Дальше, как видите, этот Пишотто после нападения банды на маевку явился к Джулиано, когда тот скрывался в доме сельского священника. Вот Джулиано сидит там и раздумывает. Выстрелами из револьвера Пишотто убил его. Выполнил, таким образом, задание министра внутренних дел. Убить Джулиано понадобилось потому, что он (в чем-то бандит и министр не сошлись) грозился разоблачить тех, кто его нанял. А дальше получилось точно так, как позднее было после убийства президента Соединенных Штатов: Пишотто, убившего Джулиано, в свою очередь, засадили в тюрьму и там отравили. Концы, как говорится, в воду.

– Нельзя ли еще раз послушать эту пластинку? – попросил я.

Теперь, когда мне стало известно содержание кантастории о крестьянах, праздновавших Первое мая, и о разбойнике Сальваторе Джулиано, когда к каждой картине я мог приложить соответствующий текст, слушалось и смотрелось все совсем по-другому. Певец прекрасным голосом вел тебя по сицилийским дорогам и полям, подымал на каменистые кручи, заставлял плакать вместе с убитыми горем матерями над их павшими детьми, разделять неизбывное горе детей, оставшихся сиротами. Нетрудно было представить, какое воздействие кантастория эта оказывала на деревенских зрителей и слушателей.

Буттито водил меня по каменистым террасам на склоне горы над своим домом, показывал ряды лимонных деревьев, густо и грузно обвешанных крупными зрелыми плодами; рассказывал, сколько труда вкладывает он ежегодно в эту рощу, за несколько лет перетаскав на себе в гору тонны земли и удобрений, каждую весну, лето и осень перекачивая бесчисленные кубометры воды для поливки деревьев, а в итоге имеет одни убытки, потому что перекупщики за килограмм лимонов платят каких-нибудь сто лир, когда картошка на городских рынках стоит в два-три раза дороже.

Он зло поддавал ногой отличные плоды, от спелости упавшие на землю, горячился и шумел, но мне все думалось о той трагедии, которая одним майским днем разыгралась в Портелладелла Джинестра. Что-то уж очень характерное, типичное для сицилийской жизни чуялось в этой истории.

Пожалуй, нет такого иностранца, который, побывав в Риме, не знал бы, что такое Вилла Боргезе, и не постарался бы посетить эту «виллу». Виллой Боргезе у жителей Рима называется обширная зеленая территория, на которой в тени старых садов помещается не только собственно сама вилла, с ходом времени превратившаяся во всемирно известную галерею Боргезе, но и национальная галерея современного искусства Италии, и даже зоологический сад, и много других интереснейших учреждений и памятников.

На территории Виллы Боргезе немало и обычных жилых домов. По мнению римлян, тот, кто здесь живет, счастливец. Ему не надо выезжать за город: он и так среди зелени, дышит свежим, не испорченным бензиновой гарью воздухом.

Чтобы найти дом и мастерскую Карло Леви, надо прежде всего добраться до Виллы Боргезе. Шофер такси отыскал в огромном городе узкую, кривую, идущую в гору улочку Виа да вилла Руффо, поднялся по ней и затормозил возле дома № 31. Но хотя именно