litbaza книги онлайнИсторическая прозаСоветская правда - Всеволод Анисимович Кочетов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 49 50 51 52 53 54 55 56 57 ... 59
Перейти на страницу:
боковую улочку. Затем выскочил оттуда снова на площадь и стал стрелять в воздух из пистолета, который у него был, как у каждого мафииста. Мафиисты удивились, поразились, прекратили стрельбу. А к тому времени раскачались и карабинеры, высыпали из казармы. Убитых в этой схватке не было, но до тридцати человек мафиисты ранили, некоторых очень тяжело.

– Значит, товарища Ликаузи спас Микеле Панталеоне?

– Да, Микеле. Но еще и то спасло, что, хотя Ликаузи был ранен в ногу, он схватился за грудь и за живот, прежде чем упасть. Он так хотел защититься от новых пуль. А бандиты подумали, что он уже убит.

Заканчивая свой рассказ, Карло Леви добавил:

– Человеку семьдесят лет, но огонь его не ослаб, не остыл. Послушали бы вы, как и сегодня выступает он перед крестьянами Сицилии! Он говорит с ними на их родном сицилийском диалекте, язык его образный, яркий, речь зажигающая. Это не книжник, не начетчик. Это солдат старой партийной гвардии.

Так чье же там царство, в сицилийских горах и долинах? – возвращался я все к той же мысли, – разбойники типа Сальваторе Джулиано еще сильны. Те, кто окружает Ликаузи и Итальяно, пока не владеют материальными средствами, которые утвердили бы их как хозяев страны. Но они властвуют в сердцах, в помыслах своих соотечественников. А в конечном итоге, как показывает история, это важнее и прочнее всего остального.

Цейлон. В доме мастера

Лил шумный цейлонский дождь. Не знаменитый тропический ливень, с любовью и прилежанием воспроизводимый американскими кинорежиссерами и европейскими романистами, при котором и в самом деле с улиц смывает не только людей, но и автомобили и даже дома, а именно дождь.

«Дворники» «Москвича» изо всех последних сил скребли ветровое стекло перед глазами Владимира Павловича, тщась суетливыми пригоршнями резиновых щеток расчерпать толстые слои пенящейся воды.

Владимир Павлович Байдаков не раз бывал в этом пригороде Коломбо и все же в потоках дождя, в быстро идущей вечерней темени никак не мог решить, в какую из улочек должны мы съехать с шоссе. Все они одинаково узкие, все валятся под уклон в непроглядно черную тьму и все скрыты дремучей зеленью пальм, бананов, папай, цветущих кустарников, от которых пахнет с такой массированной силой, с какой могло бы пахнуть только в оптовом складе парфюмерных товаров.

Несколько раз съезжали в те улочки, которые Владимиру Павловичу казались сколько-нибудь знакомыми, столько же раз выбирались обратно на шоссе, но Владимир Павлович не сдавался и упрямо нащупывал радиатором «Москвича» надобное нам направление.

В конце концов, сделав два или три замысловатых зигзага среди тесно столпившихся строений и изгородей, остановились у самого входа в дом, увитый ползучей зеленью. Возле порога, простирая над нами купол большого полосатого зонта, нас встретил тот, к кому и ехали, – господин Мартин Викрамасинге.

До этого вечера я не был знаком с крупнейшим писателем Цейлона, хотя несколько лет назад он гостил у нас в Советском Союзе, выступал на Третьем писательском съезде СССР и даже, как известно, опубликовал позже интересную книгу «Расцвет Страны Советов», основанную на материалах своей поездки.

Мы устроились, если пользоваться общепринятой европейской терминологией, в гостиной его дома – в просторной, полной воздуха комнате, одна из стен которой (две большие застекленные рамы) была раздвинута на полный размах, и прямо оттуда, из зелени, омываемой дождевыми потоками, к нам входило влажное тепло, пахнущее океаном.

Стучал дождь в крышу на высокой подставке, разгоняя своим ветром москитов, шумел вентилятор – фен, а на приземистом столике, вокруг которого мы расположились в креслах, призывно пестрели этикетками веселые бутыли разных форм и размеров.

– Вот ведь погода… – сказал хозяин. – Кости ломит. Не выпить ли нам виски или джина? Вы что предпочитаете?

В строю бутылок различались и такие, в которых содержался арак – крепкое, желтоватое по цвету цейлонское питье, перегоняемое из не раз мною помянутого выше тодди.

– Арак, конечно, – ответил я.

– Правильно, – одобрил хозяин. – Чтобы узнать незнакомую тебе страну, мало ходить по ее музеям, храмам и библиотекам, надо есть пищу, которую каждый день потребляет народ этой страны, надо пить ее напитки, надо воспринимать страну не только глазами и слухом, но и чувствовать на вкус, на запах, надо, чтобы весь ты участвовал в процессе познания. Что касается меня, то в Москве я пил водку, замечательную русскую водку.

Я всматривался в сухое смуглое лицо хозяина, будто вырезанное из темного полированного дерева, в его высокий лоб под отступившей назад белой шевелюрой, в его глаза, в которых то и дело, сбегая к губам, вспыхивала улыбка много повидавшего, много изведавшего, большого человека.

Разговор пошел о литературе, о нашей, русской, советской и о цейлонской. Под шум дождя беседа текла неторопливо, вращалась все время вокруг этой неисчерпаемой для нас темы. И чем дальше, тем больше становилось нам обоим ясно, что на Цейлоне до крайности слабо осведомлены о современной советской литературе, а у нас, в Советском Союзе, почти не знают современной литературы Цейлона.

Почему? Причины вполне очевидны и достаточно просты. Издатели из капиталистического мира не переводят на европейские языки произведения писателей-цейлонцев: сингалов и тамилов. А прямо с сингальского или тамильского мы переводить только-только начинаем, поскольку людей, не просто знающих эти языки, но и способных осуществлять литературный перевод с них на русский, у нас пока что один-два, не более. У цейлонцев же таких, кто мог бы переводить с русского на сингальский или тамильский, и вовсе еще нет: советская литература приходит на остров лишь в переводах на английский. И хорошо, если это переведено у нас добросовестно, непредвзято. Но таких книг мало. А то, что соизволит перевести с русского на английский капиталистический мир, оно будет так подобрано и отобрано, что может создать – и создает – самое превратное представление о нашей литературе. Капиталисты-издатели если издают, то издают только кое-что из русских классиков, стараясь представить дело так, будто бы после них в СССР и литературы-то никакой не было и нет; а если издадут современное, то непременно такое, которое по возможности оттолкнуло бы зарубежного читателя от нас. Это будут «Иваны Денисовичи», «Киры Георгиевны», потерянные мальчики и девочки, таежные одиночки, то есть добровольно отбрасывающая самое себя на полсотни, а то и на сотню лет назад третьестепенная литература, после которой снова надобны книги, подобные книгам Горького, Серафимовича, Гладкова, Фадеева, чтобы вновь выбраться на дорогу социалистического реализма. Из нашего современного капиталисты издают главным образом лишь то, от чего пахнёт вдруг нео-Арцибашевыми, неографами Амори, нео-Вербицкими и всяким иным неостарьем.

Мартин Викрамасинге – выдающийся мастер слова, один из зачинателей современной, новой цейлонской

1 ... 49 50 51 52 53 54 55 56 57 ... 59
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?