— Теперь я начинаю понимать, почему полиция так увлечена идеей подготовки штатских оперативников. Я велел старшему криминалисту взять на себя только комнату, с тем чтобы мы сами осмотрели все остальное. Я почему-то думал, что полицейские умеют смотреть в оба.

Сержант Мастерсон, еще больше раздражаясь от сознания того, что для такого упрека имеются все основания, с трудом сдерживал себя. Он вообще с трудом воспринимал критику, а выслушивать критику от Далглиша было просто нестерпимо. Он стоял навытяжку, как старый солдат на карауле, прекрасно понимая, что такое соблюдение формальностей не столько успокоит, сколько окончательно выведет из себя Далглиша, и умудрялся говорить одновременно с обидой и раскаянием в голосе.

— Грисон хороший оперативник. Я не помню случая, чтоб Грисон что-нибудь пропустил. Он умеет смотреть в оба, сэр.

— У Грисона отличное зрение. Беда только в том, что он смотрит и не думает. И вот вам результат. Дела уже не поправить. И напрасно проводили вскрытие. Мы не знаем, была ли эта жестянка в ведре, когда утром был обнаружен труп Фаллон. Хорошо еще, что мы нашли ее сейчас. Кстати, в лабораторию уже поступили внутренние органы. Примерно час назад сэр Майлз сказал мне об этом по телефону. И часть из них они уже просматривают через газовый хроматограф. Раз они теперь знают, что искать, это ускорит дело. И надо бы как можно скорее переправить им эту жестянку. Но сперва мы сами на нее посмотрим.

Он подошел к своему чемоданчику и вынул порошок для снятия отпечатков пальцев, распылитель и лупу. Под его осторожными пальцами маленькая жестянка покрылась сажей. Отпечатков пальцев не было, лишь бесформенные пятна на поблекшей наклейке.

— Все правильно, — сказал он. — Разыщите, пожалуйста, старших сестер, сержант. Скорее всего, они должны знать, откуда эта банка. Они же постоянно живут здесь. Сестра Гиринг сейчас в своей комнате. Остальные должны быть где-то на территории больницы. Если сестра Брамфетт все еще у себя в отделении, ей придется покинуть его. И любому, кто умрет в течение ближайшего часа, придется сделать это без ее помощи.

— Вы хотите видеть их по отдельности или всех вместе?

— Как угодно. Это не имеет значения. Просто приведите их. Гиринг может помочь больше всех остальных. Она ухаживает за цветами.

Сестра Гиринг пришла первой. Она вошла в комнату веселой походкой, лицо ее раскраснелось и выражало живейшее любопытство: она все еще пребывала в эйфории оттого, что удачно справилась с ролью хозяйки. Но тут ее взгляд упал на жестянку. Перемена была настолько разительной и внезапной, что это выглядело немного комично.

— Не может быть! — выдавила она, с трудом глотая воздух, и, зажав себе рот рукой, мертвенно-бледная, рухнула в кресло напротив Далглиша. — Где вы… О, Боже! Неужели вы хотите сказать, что Фаллон отравилась никотином?

— Отравилась, или ее отравили. Вы узнаете эту банку, сестра?

Голос сестры Гиринг был едва слышен.

— Конечно. Это мой… это ведь инсектицид для роз? Где вы нашли его?

— Здесь, в одном месте. Где и когда вы последний раз видели его?

— Он хранится в белом шкафу под полкой в оранжерее, слева от входа. Там же, где и весь мой садовый инвентарь. Я не помню, когда последний раз его видела.

Она чуть не плакала; от счастливой уверенности не осталось и следа.

— Честное слово, это все так ужасно! Так страшно! Я просто в ужасе от всего этого. На самом деле. Но как я могла сказать, что Фаллон знает, где он стоит, и возьмет его? Я и сама-то не помнила. Если бы помнила, я бы проверила, на месте ли он. У вас, наверно, уже не осталось сомнений? Она действительно умерла от отравления никотином?

— Сомневаться можно сколько угодно, пока мы не получим результаты токсикологического анализа. Но по логике вещей, похоже, именно это средство убило ее. Вы когда его купили?

— Честное слово, не помню. Где-то в начале лета, как раз розы должны были распуститься. Может, кто-нибудь из старших сестер помнит. Я отвечаю за почти все растения в оранжерее. В общем, конечно, не совсем отвечаю: на этот счет не было никакой официальной договоренности. Просто я люблю цветы, а больше никому до этого нет дела, вот я и делаю, что в моих силах. Я пыталась устроить небольшой розарий перед столовой, и мне нужен был этот инсектицид, чтобы уничтожить вредителей. Я купила его в питомнике Блоксема на Винчестер-роуд. Посмотрите, там на наклейке есть адрес. И хранила вместе с другим садовым инвентарем: перчатками, веревкой, лейками, лопатами и тому подобным — в угловом шкафу в оранжерее.

— Вы не можете припомнить, когда видели его последний раз?

— Точно — нет. Но в прошлую субботу утром я подходила к шкафу за перчатками. В воскресенье у нас в часовне была поминальная служба, и мне надо было украсить ее цветами. Я думала, что смогу найти в саду какие-нибудь интересные ветки с остатками осенних листьев или семейными коробочками, которые можно, использовать для украшения. Не помню, чтоб я видела эту банку на месте в субботу, но думаю, что, если б ее там не было, я бы заметила. Хотя не уверена. Я ведь не пользовалась этим уже несколько месяцев.

— А кто еще знал, что это средство хранится там?

— Да кто угодно мог знать. Ведь шкаф не запирается, и ничто не мешало любому заглянуть внутрь. Наверно, мне следовало запирать его, но ведь никогда не думаешь… Я хочу сказать, что, если человек решил покончить с собой, он всегда найдет способ. Я ужасно потрясена, но вам не удастся свалить всю вину на меня. Не удастся! Это несправедливо! Она могла использовать что угодно. Все что угодно!

— Кто она?

— Фаллон, конечно. Если Фаллон действительно покончила с собой. Ох, я сама не знаю, что говорю.

— Фаллон знала про никотин?

— Нет, если только она сама не заглянула в шкаф и не обнаружила его там. Единственно, про кого я могу сказать с уверенностью, что знали, это Брамфетт и Ролф. Помнится, они сидели в оранжерее, когда я убирала эту банку в шкаф. Я еще подняла ее и сказала какую-то глупость насчет того, что у меня теперь достаточно яда, чтобы отравить их всех, а Брамфетт сказала, что мне следует держать его под замком.

— Но вы этого не сделали?

— Ну, я поставила его сразу в шкаф. А замка там нет, так что я ничего не могла поделать. Как бы то ни было, на наклейке все ясно указано. Любому понятно, что это яд. И почему, собственно, никотин? У медсестер масса возможностей раздобыть наркотики. Несправедливо обвинять во всем меня. В конце концов, дезинфицирующее средство, которое убило Пирс, было также смертельно. Но никто не жаловался, что оно хранилось в туалете. Нельзя же, чтобы в медучилище были такие же правила, как в психиатрической лечебнице. Вам не в чем меня обвинить. Предполагается, что те, кто работает здесь, — люди в здравом рассудке, а не маньяки-убийцы. Я не дам свалить всю вину на меня. Не дам!

— Если вы не использовали этот инсектицид против Фаллон, то вам нечего беспокоиться. А сестра Ролф сказала что-нибудь, когда вы принесли сюда эту жестянку?