— Значит, вы изучали наше прошлое? — спросила она.

— Да, насколько это было необходимо.

Помолчав с минуту, Джоанн, еще менее склонная шутить, чем я, спросила меня с застенчивой улыбкой:

— И что же вам удалось выяснить про меня?

Я не сразу нашелся что ей ответить. Биография, выданная мне Дюбойс, была историей ничем не примечательной жизни. Она всегда и ко всему подходила с чувством ответственности: к учебе в школе и колледже, работе статистика, обустройству своего дома. Член родительского комитета в школе, где училась Аманда. Даже те эпизоды, которые в положительном или отрицательном смысле выбивались из четырех десятилетий заурядного существования, не могли считаться чем-то необычайным, как, к примеру, многодневный поход, совершенный по Европе после окончания средней школы — вероятно, самое яркое воспоминание ее юношеских лет, — или серьезная авария, в которую она попала несколько лет назад.

— Я выяснил, что вы тот человек, о котором мне не приходится постоянно тревожиться.

Улыбка пропала. Джоанн пристально посмотрела мне в глаза.

— Из вас получился бы хороший политик, Корт. Спокойной ночи!

В одиннадцать часов вечера, осмотрев еще раз дом изнутри, я вышел наружу и пристроился поверх мягкой кучи опавшей листвы. Потом начал изучать округу в монокуляр ночного видения «Ксеноник супервижн 100». Эти штуки стоят бешеных денег, но они лучшие в своем классе. Мы позволили себе приобрести только три таких прибора, и сегодня утром мне повезло: я выписал для себя последний из оставшихся на нашем складе.

Обычно это входит в обязанности «двойника», но я считал, что и мы, «пастухи», не должны чураться простой работы. Часть философии Эйба, разумеется, и та самая ее часть, которая, можно сказать, и привела его к гибели.

Всматриваясь, я старался заметить любое отклонение от нормальной картины. Мои плечи болели, словно связанные узлом. И дышал я тяжеловато. Прибегая к обычному своему средству, стал мысленно повторять: камень, ножницы, бумага… камень, ножницы, бумага…

Убаюканный плавным скольжением по земле теней облаков в свете луны, я начал постепенно расслабляться. Через сорок минут, когда мои пальцы слегка свело от тяжести прибора, а в мышцы рук стал проникать холод, я вернулся в дом.

В своей спальне я отстегнул кобуру фирмы «Ройал гард», достал из спортивной сумки флакон со специальным гелем и стал медленно втирать небольшое его количество в натуральную кожу, теперь уже потемневшую, как любимая бейсбольная перчатка. Гладкая сторона кобуры должна соприкасаться с моим телом, грубая — всегда быть обращена наружу. На самом деле уход ей сейчас не требовался, но это занятие всегда меня успокаивало.

Покончив с ним, я принял душ и завалился на бугристый матрац старой кровати, не забыв задернуть шторы, хотя шансы на то, что из-за стволов благородных дубов, растущих перед окном, вдруг появится убийца, были, прямо скажем, равны нулю.

При этом само окно я чуть приоткрыл и слышал шелест крон деревьев и гораздо менее отчетливый шум воды в бурной реке, протекавшей метрах в восьмистах отсюда.

Я, должно быть, счастливчик, потому что могу спать практически где угодно и засыпать как по команде. Насколько мне известно, для людей моей профессии это большая редкость. И что уж совсем неудивительно, бессонницей страдало большинство моих клиентов. Я же знал, что скоро сон сморит меня, а пока так приятно было лежать на постели, пусть и полностью одетым (я скинул только башмаки), и смотреть в потолок. При этом я размышлял о том, кому изначально принадлежал этот дом.

Его построили примерно в 1850 году. Вероятно, дом был фермерским, а на окрестных полях выращивали овес, кукурузу, ячмень — основные продукты питания, а не декоративные культуры, которые то и дело видишь сейчас. Мне представилось, как работящая семья тех времен собирается за ужином с аругулой и салатом из шпината.

Сейчас на участке насчитывалось с десяток тысяч деревьев, но я видел старые фотографии и представлял себе окрестные пейзажи совершенно другими. Большая часть территорий, занятых сейчас лесами северной Виргинии, во времена Гражданской войны была занята сельскохозяйственными угодьями.

Уже на ранней стадии Грейт-Фоллз попал под власть юнионистов. Крупных сражений в этих краях никогда не происходило, хотя однажды в том месте, где сейчас шоссе номер 7 переходит в платную автостраду на Джорджтаун, сошлись почти четыре тысячи солдат с обеих сторон, чьи общие потери составили пятьдесят человек убитыми и около двухсот ранеными. В историю это вошло как победа юнионистов, хотя конфедераты, вероятно, не видели смысла проливать кровь за земли, где они не пользовались поддержкой населения, и попросту ретировались.

Вообще же симпатии жителей Грейт-Фоллз тогда разделились так резко, как нигде больше в Виргинском Содружестве. Сторонники юнионистов и те, кто был за конфедератов, часто жили в тесном соседстве. Поэтому фраза «и встал брат против брата» здесь не звучала пустым клише.

Я знал все это, потому что среди прочих предметов специализировался в свое время на истории, хотя немалый объем информации о международных отношениях и исторических конфликтах почерпнул из тех же настольных игр. Мне нравятся игры, основанные на великих битвах прошлого. Почти все они производятся в США. Европейцы предпочитают экономические и социально направленные игры, а в Азии популярны абстракции. Но американцам по душе сражения. У меня в коллекции есть, например, «Арденны, 1944», «Геттисберг», «Высадка союзников в Европе», «Битва за Британию», «Осада Сталинграда», «Рим».

Кое-кто из тех, кого я встречал в игровых клубах, считают, что переигрывать заново исторические битвы — значит проявлять неуважение к павшим. Я же полагал, что, напротив, мы делаем этим людям честь, вспоминая о них и их заслугах, в каком бы контексте это ни происходило.

Кроме того, не буду отрицать, что в переписывании истории есть нечто весьма притягательное. Я, например, однажды в пух и в прах разгромил японцев при Перл-Харборе. В моем мире, таким образом, отпала необходимость во всей нашей Тихоокеанской кампании.

Потом мои мысли вновь вернулись к той семье, что жила в этом доме, когда его только построили. Как нетрудно предположить, это был целый клан — иметь много детей тогда считалось обязательным. В семи спальнях легко могли расположиться представители сразу нескольких поколений.

Я всегда считал, что в настоящей семье стар и млад должны жить вместе.

При этом в голове невольно возник образ из прошлого: Пегги, ее мать и отец.

Я понял, что внешностью и своими причудами Мари напоминает мне Пегги. Хотя в личности Мари больше темных сторон, раздражительности и неуравновешенности.

«Мистер гид…»

Помню, однажды Пегги назвала меня «дрянным мальчишкой». Это произошло, когда в «Макдональдсе» нам по ошибке дали большую порцию картошки, которую мы не заказывали, и я предложил сбежать не расплатившись.