К тому же с помощью недотепы Фока удалось убрать великого князя Бориса Владимировича из Ляояна. С крестинами он хорошо сообразил, и Борис, весьма недальновидный молодой человек, выпивоха, хам и потаскун, сам сунулся в настороженную на него ловушку. Даже не сообразил, что такой мезальянс Фока с маньчжуркой вызовет негативную реакцию «столичного полусвета», пойдут разговоры, которые набросят тень не только на него, но и на отца — великого князя Владимира Александровича, командующего гвардией и Санкт-Петербургского военного округа. А вот своего дядю самодержец не только побаивался, а в силу этого недолюбливал. Так что Борис оказался вовремя под рукою, крестины состоялись, и об этом событии тут же в английских и французских газетах пошли пересуды. И не только здесь, вскоре дошло и до самой Европы — причем с комментариями вроде «грязного сводничества» и «урона престижа белых цивилизованных людей перед грязными азиатами» были еще вполне безобидными.

Так что Бориску выдернули отсюда столь быстро, как репку выдергивают из грядки, но с «убийственным творением» Фока тот успел познакомиться. Так что его отец, августейший председатель «Императорского общества размножения промысловых и охотничьих животных и правильной охоты» должен сообразить, для чего еще можно использовать столь смертоносное изобретение генерала, связь с которым привела к скандалу с его сыном. И неизбежно затаить зло на венценосца.

— Ничего, это только начало, — Алексеев скривил губы — членов Фамилии он недолюбливал, видя их пренебрежение и хорошо зная о тех слухах, что ходили в столице про него. Потому и перебрался на Дальний Восток с удовольствием, ибо здесь он стал хозяином по праву власти, а они там лишь по праву крови, принадлежащей к Императорскому Дому.

Два дяди императора, великие князья Сергей и Павел Александровичи не играли в столице ни влияния, ни сторонников, отчасти из-за своего высокомерия, и равно определенной удаленности от двора. Первый был генерал-губернатором Москвы и в высшем свете про него ходили очень нехорошие слухи, которому способствовали постоянно пребывающие с данной особой смазливые адъютанты. Да и детей у него, понятное дело нет — а бомба Каляева, как сказал ему Фок, поставит кровавую точку.

А младший законный сын императора Александра пребывал в Париже — и обратная дорога в Россию ему была заказана. Два года тому назад овдовевший великий князь Павел женился второй раз на разведенной жене своего бывшего подчиненного — скандал был страшенный, такого чудовищного мезальянса никто в Императорском Доме не ожидал. Так что эту парочку не следовало принимать в раскладах, значимой роли они не играли.

Своего непосредственного патрона, великого князя Алексея Александровича, генерал-адмирала Алексея Александровича наместник тихо ненавидел, хотя охотно, демонстрируя преданность, принимал от него покровительство, оказываемое по-родственному, так сказать. Но теперь этому толстому борову, которому присвоили нелестное прозвище «семь пудов августейшего мяса», придется несладко — фактически он выбит из расклада, и долго не протянет — сибаритство до добра не доводит, это он всю жизнь в морях провел, причем отнюдь не на роскошных яхтах.

Войны с японцами наместник жаждал, оттого получив предложение статс-секретаря Безобразова об устройстве прибыльных концессий на реке Ялу, сразу принял. Русские в Корее — от такого известия все японцы зашевелились, и война стала неизбежной, вопрос ее начала был только по времени. Даже с Витте отношения ради этого наладил, хотя на дух не переносил всемогущего Председателя Совета министров, впрочем, как и тот его, о чем Евгений Иванович знал точно.

После первых же бесед с Фоком наместник осознал, какая невероятная удача ему выпала. Узнать о будущем было неимоверно тяжело, как и о том позоре, который свалился на его голову. А уж известие о крушении монархии и страшной гражданской войне чуть не доконало Евгения Ивановича — чудом пережил подступившую к нему смерть. Но оправившись, понял, что все, что не делается, то к лучшему. Ведь если бы он не спровоцировал эту войну, и не явился бы в теле старого генерала Фока еще более старый «попаданец», то не удержался бы на высоком посту наместника, который теперь требовалось превратить в пожизненный удел. И возможности для этого открывались сейчас на диво положительные. Даже с превосходными перспективами, размышляя над которыми наместник испытывал чрезвычайный прилив сил, и стал как никогда энергичен и предприимчив.

И морские победы последовали одна за другой — и с каждым разом он чувствовал, что японские адмиралы теряют уверенность и становятся более осторожными. И на то была весомые причины — большие потери не только в новых кораблях — два броненосца, один броненосный и четыре бронепалубных крейсера, парочка авизо — но и солидного числа устаревших «посудин», которые большой роли не играли. Но в общем счете потерь делали его победы весьма убедительными — так что большой белый крест со звездой получил он совсем не зря, по заслугам.

Да, и русский флот понес ощутимые потери, но убыль в кораблях была все же чуть поменьше. С момента начала войны флот лишился броненосца и три бронепалубных крейсеров, нового минного заградителя, девяти миноносцев и минных крейсеров, парочки старых небронированных крейсеров и канонерскую лодку. Пароходы, буксиры и катера можно не считать — такие потери неизбежны, причем у японцев они гораздо больше.

Так что нужно рисковать и дальше, каждый раз удваивая ставки. Да, при проигрыше ему икнется, но одно поражение при незначительных потерях — один-два корабля линии — ему не поставят в вину. Тем более, что теперь последует серьезное подкрепление, благо в столице осознали риск промедления и решили ему отправить на помощь отряд способных к дальнему переходу броненосцев, не дожидаясь полной готовности всей эскадры адмирала Рожественского. А в Порт-Артур он его в октябре проведет, благо соответствующий опыт получен.

— Ладно, о флотских делах можно подумать чуть позже, — Алексеев взял пальцами картонку, последнюю из первой пачки «отцовского наследия», как он ее стал называть с ехидцей, уже не имея прежнего благолепия перед «родственниками». Ведь они его таковым никогда не считали — в их глазах всегда оставался ублюдком, который не примажется к фамилии. И посмотрел на выведенный собственноручно вензель:

— Через несколько дней вы перестанете быть наследником престола, ваше императорское высочество, как пять лет тому назад вас лишили титула цесаревича. Но кто знает — если вам суждено было быть последним императором пару дней, то может быть, вы им станете гораздо раньше, и ваше царствование будет долгим. Кто знает…

Глава 37

— А что вы хотели, господа самураи,