о демонтаже наступательного вооружения и возвращении его в СССР. Вместе с тем, Хрущев с тревогой констатировал нарушение воздушного пространства СССР на Чукотке американским самолетом-разведчиком У-2 [12, 42–49].

Самолет находился на территории СССР 45 минут. Ему на выручку был направлен самолет УФ-102 с ракетами «воздух – воздух», имевшими ядерные заряды. Получив эту информацию, министр обороны США Макнамара воскликнул: «Война!», а президент произнес знаменитую фразу: «Всегда найдется сукин сын, способный испортить все дело!» Однако самолеты успели опередить советского перехватчика [18, 522].

Примерно через час над Кубой по распоряжению двух заместителей И. Плиева ракетой «земля – воздух» был сбит У-2, пилот майор Р. Андерсон погиб. Это была первая и последняя человеческая жертва блокады. Большинство в окружении Дж. Кеннеди высказалось за бомбежку зенитно-ракетных батарей на Кубе, но президент призвал обсудить этот вопрос позже, когда накопится больше информации, а также направил строгий приказ в Турцию снять с ракет взрыватели, которые могли быть возвращены на место только по его личному указанию. Со своей стороны, Н. Хрущев приказал не перехватывать американские самолеты-разведчики без санкции главнокомандующего, а Ф. Кастро призвал проявить «терпение, выдержку и еще раз выдержку». Советское правительство направило в Нью-Йорк для переговоров А. Кузнецова [18, 525–526].

На указанное послание Кеннеди ответил сразу же, не дожидаясь получения официального текста. Свое письмо Хрущеву от 27 октября и ответ Хрущева от 28 октября президент характеризовал как «твердое обязательство правительств, которое следует быстро осуществить». Он выразил сожаление об инциденте с самолетом на Чукотке, бравшим пробы воздуха в связи с советскими ядерными испытаниями, не имевшим разведывательной аппаратуры и сбившимся с курса в следствие навигационной ошибки летчика. Дж. Кеннеди высказался за предотвращение распространения ядерного оружия и за его запрещение [12, 50–53].

27 октября министр юстиции Р. Кеннеди по своей инициативе встретился с А. Добрыниным и сослался на то, что для президента затруднительно публично обсуждать вопрос о ликвидации американских ракетных баз в Турции, поскольку их размещение было оформлено решением Совета НАТО. Вместе с тем, была подчеркнута готовность договориться и по этому вопросу, поставленному в послании Хрущева от 27 октября. При этом Р. Кеннеди отметил, что для изъятия баз из Турции потребовалось бы 4–5 месяцев. Выражено было также пожелание продолжить обмен мнениями между руководителями двух стран через посредство Р. Кеннеди и А. Добрынина и считать обмен мнениями по этому вопросу конфиденциальным. В своем послании от 28 октября, предназначенном для немедленной публикации, Н. Хрущев не ставил вопрос о турецких ракетах по указанной причине [12, 54–57]. Об этой встрече с Р. Кеннеди «посол при шести президентах» рассказал только в январе 1989 г., на Московской конференции, посвященной Карибскому кризису [24].

30 октября Р. Кеннеди пригласил к себе А. Добрынина и уведомил, что президент подтверждает договоренность на высшем уровне по вопросу о ликвидации американских ракетных баз в Турции, но отказывается от какого-либо оформления такой договоренности в виде послания. Президент не дорожил устаревшими “Юпитерами”, но убирать их под давлением не хотел [12,56; 18, 521; 19, 69].

Очередное послание Н. Хрущева относится к 30 октября. Он высказался за отмену карантина немедленно, не дожидаясь вывода ракет, за полеты пассажирских самолетов над островом и преодоление дискриминации в торговле с Кубой, за ликвидацию базы США в Гуантамо [12, 58–71]. Именно в этом послании советский премьер констатировал ликвидацию серьезного кризиса. Он подчеркнул, что Советский Союз готов подписать соглашение о запрещении испытаний ядерного оружия в воздухе, космосе и под водой, а также под землей (но в этом случае – без инспекции). Была также поддержана инициатива американского президента подписать договор о ненападении между НАТО и ОВД, хотя, с точки зрения советского руководителя, было бы лучше военные блоки распустить. Он напомнил, что министр иностранных дел СССР А. Громыко на XVII сессии Генеральной Ассамблеи ООН выдвинул предложение о всеобщем и полном разоружении [12, 62].

В послании отмечалось, что германский вопрос может вызвать следующий, не менее опасный кризис, что проблемы разоружения невозможно решать без Китая, который должен занять свое законное место в ООН [12, 62–66].

Значение кризиса состоит в том, что «люди более конкретно почувствовали дыхание обжигающего пламени термоядерной войны и более реально представляют угрозу, нависающую над ними, если не будет приостановлена гонка вооружения» [12, 66]. Н. Хрущев вновь подчеркнул, что с точки зрения правовых норм «американские претензии» не имели никаких оснований. Вместе с тем, именно руководство СССР предложило компромисс [12, 68]. Письмо содержало предложение встречи на высшем уровне.

Через три дня, 3 ноября, посол по особым поручениям Л. Томпсон передал А. Добрынину ответное послание президента Хрущеву. В нем подчеркивалось, что запрещение Ф. Кастро проверки вывоза ракет на территории Кубы создает серьезные проблемы. Вместе с тем, в течение нескольких дней переговоров в Нью-Йорке по проблемам инспекции вывоза советские суда в зоне карантина пропускались по разрешению президента без досмотра [12, 72–73].

Шифр-телеграмма с текстом ответа Н. Хрущева была направлена на следующий день, 4 ноября. Послание отразило серьезную озабоченность, вызванную сообщением В. Кузнецова из Нью-Йорка о перечне оружия, которое американская сторона в лице Э. Стивенсона, постоянного представителя США в ООН, члена Координационного комитета по Кубе, отнесла к наступательному [12, 74–77].

В ответе Дж. Кеннеди от 6 ноября было разъяснено, что к наступательному оружию отнесены устаревшие самолеты Ил-28 на том основании, что они «могут нести ядерное оружие на большие расстояния». Президент отметил, что размещение советских ракет на Кубе не только поставило под угрозу безопасность Западного полушария, но и явилось «опасной попыткой изменить статус-кво в мировом масштабе», причем на самом высоком уровне заявлялось об отсутствии этого оружия. Условием отмены карантина был назван вывод не только ракет, но и всего наступательного оружия [12, 78–85].

Предметом переписки обоих руководителей 11, 12, 14 и 15 ноября стал вывоз Ил-28, организация проверки вывоза советских ракет и взаимные гарантии выполнения договоренностей [12, 86–107].

Ф. Кастро не согласился с предложениями У Тана: он не допустил экспертов ООН на территорию своей страны, не согласился и на инспекцию международного Красного Креста в портах, а также на проверку послами латиноамериканских стран или главами миссии неприсоединившихся стран в Гаване.

В послании от 19 ноября Н. Хрущев с тревогой отмечал, что, несмотря на подтверждение Министерством обороны США вывода ракет и установление советской стороной сроков вывоза Ил-2, карантин не снят, американские самолеты летают над Кубой, а обязательство Вашингтона не вторгаться на Кубу не оформлено через ООН [12, 108–119].

Ответом администрации США стала отмена карантина 20 ноября, снижение состояния боевой готовности по вооруженным силам, возвращение в резерв тех воздушных эскадрилий, которые были призваны к активной действительной службе во время кризиса [12, 120–122].

Дж. Кеннеди выразил сожаление, что Кастро не согласился