— Мэнни! Мэнни! Святой Георгий за Англию! — раздался громовой клич, а в ответ, заглушая грохот и лязг битвы, слышался столь же гордый призыв: — Шарньи, Шарньи! Святой Денис за Францию!

Вот какие смутные видения еще жили в памяти Найджела, когда наконец туман в его голове рассеялся и он впервые явно понял, что лежит на низкой кровати в угловой башне и пальцем не может пошевелить от слабости. Возле него Эйлуорд раздирал грубыми пальцами стебли лаванды и разбрасывал их по полу и по постели. К стене в ногах кровати был прислонен длинный лук. На нем висела железная каска. А их владелец в одной рубахе обмахивал своего господина, отгоняя мух, и сыпал на него душистую траву.

— Клянусь рукоятью! — завопил он, сверкая всеми зубами в радостной улыбке. — Благодарение Пречистой и сонму святых, ты пришел в себя! Скончайся ты, я бы не посмел вернуться в Тилфорд. Три недели пролежал ты тут, лепеча, как несмышленый младенец, но теперь по твоим глазам видно, что ты снова в себе!

— Я и правда получил малую рану, — еле слышно произнес Найджел, — но стыд и горе мне, что я валяюсь тут, если для моих рук есть дело. Куда же ты, лучник?

— Оповестить доброго сэра Чандоса, что тебе полегчало.

— Нет, останься пока со мной, Эйлуорд. Я как будто помню все, что случилось. Какие-то корабли, верно? И я встретился с очень достойным человеком, и мы обменялись ударами? И он мне сдался, так?

— Да, благородный сэр.

— А где он?

— Тут, в замке. Внизу.

По бледному лицу Найджела скользнула улыбка.

— Я знаю, как распоряжусь им, — прошептал он.

— Лежи смирно, благородный сэр, — с тревогой перебил его Эйлуорд. — Утром тебя смотрел сам лекарь короля и сказал, что ты сразу умрешь, если сорвешь с головы повязку.

— Хорошо, добрый лучник, я не стану ворочаться. Но расскажи, что было дальше.

— Да рассказывать-то почти нечего, благородный сэр. Будь у Хорька оруженосец, не провозись он так долго, облачаясь в доспехи сам, они бы нас одолели. Да только он вылез на палубу, когда они уже все полегли. Его мы забрали с собой на «Мари-Роз», потому что он твой пленник. А за остальных выручить ничего было нельзя, и мы побросали их в море.

— И мертвых и живых?

— Всех до единого.

— Это злое дело. Эйлуорд пожал плечами.

— Я было заступился за одного мальчонку, — сказал он, — но Кок Бэддинг ничего слушать не желал, а за него были и Черный Саймон, и все остальные. «Такой в проливе закон, — говорят. — Нынче они, а завтра мы». Оторвали его от мачты и бросили за борт, как он ни кричал. Клянусь рукоятью, не по нутру мне море и его обычаи! Пусть оно доставит меня назад в Англию, а больше я с ним дела иметь не хочу.

— Ну нет! На море совершаются великие подвиги, и на кораблях можно найти много достойных людей, — возразил Найджел. — И везде, куда ведут по нему пути, отыщутся такие, с кем переведаться — чистая радость. Стоит переплыть пролив, как сделали мы, и попадаешь к французам, без которых нам обойтись невозможно. Иначе как же обретем мы славу? Поплывешь на юг, и есть надежда добраться до земель неверных, где для оружия всегда находится дело и великая честь ждет тех, кто смел. Нет, ты подумай, лучник, какая это прекрасная жизнь, когда едешь и знаешь, что встретишь немало достойных людей, тоже отправившихся на поиски чести. А коли падешь, так за веру, и небесные врата распахнутся перед тобой. Но и на севере море также хорошо послужит тому, кто ищет чести, ибо там еще остались края, где обитают язычники, отвергающие Святое Писание. Там нас тоже ждут благородные деяния, и, клянусь святым Павлом, Эйлуорд, если французы не нарушат перемирия, а добрый сэр Джон отпустит нас, я с радостью отправлюсь туда. Море — добрый друг искателя чести, ибо несет его туда, где он может исполнить взятый на себя обет.

Эйлуорд покачал головой: его воспоминания о морском переходе были еще слишком свежи. Но он ничего не ответил, потому что дверь распахнулась, вошел Чандос и с повеселевшим лицом взял руку Найджела в свои, а потом что-то шепнул Эйлуорду, и лучник исчез из комнаты.

— Pardieu! Вид очень утешительный, — сказал рыцарь. — Теперь ты скоро встанешь на ноги.

— Молю простить меня, мой благородный господий, — сказал Найджел, — что в бою я не был рядом с тобой.

— И правда, мое сердце скорбело из-за тебя, Найджел, ибо такая ночь редко выпадает в жизни. Все произошло, как мы задумали. Потайная калитка была открыта, и они пробрались во двор. Но там их поджидали мы, и все сдались или были убиты. Однако большая часть французского отряда ждала на равнине Ньеле. Мы, вскочив на коней, выехали к ним. И застали их врасплох. Но они не пали духом и говорили друг другу: «Бежать — значит потерять все. Лучше вступить в бой, и, может быть, день еще останется за нами». В нашем авангарде их услышали и крикнули: «Святой Георгий свидетель, правда ваша — пусть будет проклят тот, кто обратится в бегство!» И они достойно держались более часа. Среди них было много таких, с кем всегда приятно скрестить копье и меч. Сам сеньор Жоффруа, и сеньор Пепин де Верр, и сеньор Жан де Ланда. Старик Байоль Желтый Зуб и его брат Эктор по прозванию Леопард. И уж конечно, сеньор Эстас де Рибомон постарался оказать нам достойную встречу и долго обменивался ударами с самим королем. Затем, когда кто был убит, а кто сдался, всех пленных привели на пир, который уже ждал их. За столом им прислуживали английские рыцари, весело с ними ели, пили и беседовали. И всем этим, Найджел, мы обязаны тебе.

При этих словах своего господина оруженосец порозовел от радости.

— Нет, благороднейший сэр, сделал я так мало! Но благодарю Господа и Богоматерь, что оказался полезен, раз уж тебе угодно было взять меня с собой. Случись так…

Не договорив, Найджел вновь побледнел и откинулся на подушку, в изумлении глядя на распахнувшуюся дверь. Кто этот величественный человек с высоким лбом, длинным красивым лицом и темными умными глазами? Кто, как не сам Эдуард, могущественнейший король Англии?

— Ха! Мой петушок с тилфордского моста, я о тебе не забыл, — сказал он. — И рад слышать, что ты опять обрел рассудок. Но, уповаю, ты из-за меня вновь его не лишишься, — добавил он, с улыбкой глядя на ошеломленного юношу, который, запинаясь, изъявлял живейшую благодарность за оказанную ему великую честь.

— Ни слова! — перебил король. — Но поистине мое сердце радуется, что сын моего старого товарища по оружию, сэра Юстеса Лоринга, показал такую отвагу. Если бы это судно привезло весть о наших приготовлениях, все наши труды пропали бы даром, и ни один француз в ту ночь не приблизился бы к Кале. Но особенно благодарю тебя за то, что ты доставил в мои руки человека, которого я поклялся покарать, ибо он всякими подлыми способами доставлял нам больше хлопот, чем кто-либо еще. Дважды я давал клятву, что Пьер Рыжий Хорек, попади он в мои руки, будет повешен, пусть его род и благороден. И вот это время пришло. Но я отложил его казнь, дабы на ней мог присутствовать ты, его победитель. Нет, не благодари меня. Это твое законное право, ведь им я обязан тебе.