– Что за идиотский вопрос? – спросил Джон. Он громко выдохнул, и с воздухом вырвался стон. – Знаете, сколько людей было на той игре?

– Очень много, – сказала я, – но иногда странно видеть своего психотерапевта вне офиса. Или видеть его детей.

Я вспомнила выражение лица Джона, наблюдавшего за нами с Заком. В глубине души я думала, каково ему было видеть мать, держащую за руку сына, учитывая, что он сам потерял мать, будучи ребенком.

– Знаете, каково было встретить своего психотерапевта и ее ребенка? – спросил Джон. – Весьма печально.

Я удивилась, что Джон решил поделиться своей реакцией.

– Почему так?

– Ваш сын забрал последнюю футболку Коби в размере, который подошел бы моей дочери.

– Ох.

– Да, так что это было весьма печально.

Я ждала, не скажет ли он чего-то еще, когда перестанет шутить. Мы оба немного помолчали. Потом Джон начал считать:

– Раз Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи… – Он бросил на меня раздраженный взгляд. – Долго мы еще будем сидеть молча?

Я понимала его фрустрацию. В кино молчание психотерапевта стало клише, но только в тишине люди могут по-настоящему услышать себя. Разговор удерживает людей в области рассудка и в безопасном отдалении от эмоций. Молчать – это словно опорожнять мусорную корзину. Когда вы перестаете выбрасывать мусор в пустоту – слова, слова, еще слова, – что-то важное выходит на поверхность. А когда вы молчите вместе с кем-то, это настоящая золотая жила для мыслей и чувств, о существовании которых пациент может даже не знать. Неудивительно, что я провела целую сессию у Уэнделла, не сказав практически ни слова и просто заливаясь слезами. Даже величайшая радость порой лучше всего выражается в молчании – например, когда пациент приходит после получения с трудом заработанного повышения или помолвки и не может подобрать слова, чтобы выразить весь спектр своих чувств. Так что мы просто вместе сидим в тишине сияя.

– Я готова выслушать все, что вы скажете, – сказала я Джону.

– Отлично, – сказал он. – Тогда у меня к вам вопрос.

– Ммм?

– Каково вам было встретить меня?

Никто еще не спрашивал меня об этом. Я обдумала свою реакцию и то, как стоит донести ее до Джона. Я чувствовала раздражение из-за его манеры общения с той парой в начале очереди и вину – за то, что молча на него глазела. Я тоже хотела вернуться на стадион до начала периода. Еще я вспомнила, что, заняв свое место, посмотрела вниз и увидела Джона и его компанию в первом ряду. Я видела, как его дочь показывает ему что-то в телефоне, как они вместе смотрят, он обнимает ее, и они все смеются и смеются – и я была так этим тронута, что не могла отвести глаз. Я хотела поделиться этим с ним.

– Ну, – начала я, – это было…

– Боже, я пошутил! – перебил Джон. – Разумеется, мне плевать, каково вам было. Вот к чему я. Это же была игра «Лейкерс»! Мы пришли туда посмотреть на «Лейкерс»!

– Ладно.

– Что «ладно»?

– Ладно, вам плевать.

– Чертовски верно, плевать.

Я снова увидела то выражение на его лице, которое заметила, когда он смотрел на нас с Заком. Как я ни пыталась в тот день вовлечь Джона в разговор – помогая ему остановиться и обратить внимания на свои чувства, проговаривая его опыт «в моменте» и делясь своими переживаниями, – он оставался закрытым.

Так было до тех пор, пока он, уходя, не повернулся ко мне и не сказал:

– Милый парнишка, кстати. Ваш сын. То, как он держал вас за руку. Мальчики не всегда так делают.

Я ждала подколки. Вместо этого он посмотрел мне прямо в глаза и сказал, почти печально:

– Радуйтесь, пока это длится.

Радуйтесь, пока это длится.

Я задумалась, не говорит ли он о своей дочери? Может быть, она стала слишком взрослой, чтобы позволить Джону держать ее за руку на людях. Но еще он сказал: «Мальчики не всегда так делают». Что он знает о мальчиках, будучи отцом двух дочерей?

Я решила, что это о нем и его матери. Я приберегла это до того момента, когда он будет готов поговорить о ней.

Когда Уэнделл был маленьким, каждый август он и его четверо братьев и сестер садились в семейный фургон и ехали с родителями из пригорода на Среднем Западе в домик у озера – провести время с другими родственниками. У них было около двадцати двоюродных братьев и сестер, и дети бродили настоящей стаей, уходя утром, возвращаясь к обеду (который они жадно ели, сидя на пледах, расстеленных в поле) и снова исчезая до ужина.

Иногда кузены катались на велосипедах, но Уэнделл, самый младший из всех, боялся ездить с ними. Когда родители и старшие братья предлагали научить его, он изображал безразличие, но все знали, что местная история о мальчике постарше, который упал с велосипеда, ударился головой и оглох, прочно осела в мыслях Уэнделла.

К счастью, в этой компании велосипеды не имели большого значения. Даже когда кто-то хотел покататься, в домике всегда оставалось достаточное количество детей, чтобы можно было вместе плавать в озере, карабкаться по деревьям и играть в войнушку.

Как-то летом, как раз после того, как ему исполнилось тринадцать, Уэнделл потерялся. Дети вернулись к обеду и уже начали делить арбуз, когда кто-то заметил, что мальчика нет. Они обыскали весь дом – пусто. Потом разделились, чтобы прочесать окрестности у леса, у озера, вблизи соседнего городка. Но Уэнделла нигде не нашли.

Спустя четыре страшных для всей семьи часа Уэнделл вернулся – на велосипеде. Оказалось, что симпатичная девочка, которую он встретил на озере, предложила ему покататься вместе, так что он пошел в ближайший магазин и объяснил ситуацию. Хозяин посмотрел на этого воодушевленного тощего подростка и все понял. Он закрыл магазин, отвел Уэнделла на заброшенный участок и научил его кататься. Потом он бесплатно одолжил ему велосипед на целый день.

И вот он уже подъезжал к домику. Его родители плакали от облегчения.

Уэнделл и девочка с озера катались вместе каждый день до конца каникул; разъехавшись, они переписывались еще несколько месяцев. Но однажды мальчик получил от нее письмо, где она говорила, что ей очень жаль, но в школе у нее появился новый парень, и она больше не будет писать. Мама Уэнделла нашла разорванную страницу, когда выносила мусор.

Уэнделл делал вид, что ему все равно.

«Тот год стал экспресс-курсом по тому, как управлять велосипедом и любить, – позже заметила его мать. – Ты рискуешь, терпишь неудачу, возвращаешься в седло и начинаешь все сначала».

Уэнделл в самом деле вернулся. И со временем он перестал делать вид, что ему все равно. После окончания колледжа и работы в семейном бизнесе он больше не мог притворяться, что его интерес к психологии – просто хобби. Так что он все бросил и получил докторскую степень по психологии. Теперь уже его отцу пришлось делать вид, что ему все равно. И, подобно Уэнделлу, в конце концов его отец «вернулся в седло» и принял решение своего сына.