Однако на следующей неделе флирт продолжился. Когда Чувак вошел в приемную, сказала Шарлотта, она начала с того, на чем они остановились на прошлой неделе.

– Хочешь знать, в чем моя проблема? – спросила его девушка. – Я цепенею, когда незнакомые люди в приемных задают мне вопросы.

Чувака это развеселило, и они оба смеялись, когда я открыла дверь, чтобы поприветствовать Шарлотту.

Увидев меня, Чувак покраснел. Вина? Мне стало интересно.

По пути в мой кабинет мы с Шарлоттой встретили Майка, который шел за своим пациентом. Майк и я встретились взглядами и поспешно отвернулись. Да, Чувак определенно рассказал ему о Шарлотте.

К следующей неделе флирт в приемной был в самом разгаре. Шарлотта сказала, что спросила Чувака, как его зовут. Он ответил:

– Не могу тебе сказать.

– Почему? – спросила она.

– Все, что здесь происходит, конфиденциально, – сказал он.

– Хорошо, Конфиденциальный, – отреагировала она. – Меня зовут Шарлотта. Я собираюсь поговорить о тебе со своим психотерапевтом.

– Надеюсь, что получишь что-то стоящее за свои деньги, – сказал он с сексуальной ухмылкой на лице.

Я видела Чувака несколько раз, и Шарлотта права: у него потрясающая улыбка. Хотя я ничего о нем не знала, что-то во мне подозревало неладное. Зная ее историю отношений с мужчинами, я чувствовала, что все закончится плохо. И две недели спустя Шарлотта пришла с самыми свежими новостями: Чувак привел на сессию женщину.

Ну конечно, подумала я. Занят. Как раз тип Шарлотты. На самом деле, она использовала то же самое выражение каждый раз, когда упоминала Чувака. «Он точно мой тип».

Под типом большинство людей подразумевает чувство влечения – тип внешности, тип личности, который их заводит. Но на самом деле тип складывается из ощущения чего-то знакомого. Не секрет, что люди, которые росли с агрессивными родителями, часто выбирают партнеров-абюзеров; те, чьи родители были алкоголиками, часто привязываются к выпивающим партнерам; те, чьи родители были замкнутыми или придирчивыми, сочетаются браком с такими же замкнутыми или придирчивыми супругами.

Почему люди так с собой поступают? Потому что влечение, которое они испытывают, чувствуя что-то похожее на «дом», с трудом позволяет им отделить свои взрослые желания от детского опыта. Их жутковатым образом тянет к партнерам с характеристиками родителя, который каким-то образом вредил им. В начале отношений эти признаки будут едва заметны, но у нашего подсознания есть чуткий радар, неподвластный разуму. Это не значит, что люди хотят, чтобы им опять вредили. Они хотят справиться с ситуацией, в которой чувствовали себя беспомощно, будучи детьми. Фрейд называл это «навязчивым повторением». Подсознание думает: «Может быть, в этот раз я смогу все переиграть и залечить старую рану, вступив в контакт с кем-то знакомым – но неизвестным». Единственная проблема в следующем: выбор знакомых партнеров гарантированно ведет к противоположному результату – раны снова начинают кровоточить, а люди чувствуют себя еще более неадекватными и непривлекательными.

Мы этого совершенно не сознаем. Шарлотта, например, говорила, что ищет надежного партнера, способного на близость, но каждый раз, когда она встречала кого-то «ее типа», наступал полнейший хаос и разочарование. И наоборот: после недавнего свидания с парнем, который, казалось, обладал многими качествами, которые она хотела видеть в партнере, она пришла на сессию и доложила: «Все очень плохо, вообще никакой химии». Для ее подсознания его эмоциональная стабильность была слишком чуждой.

Психотерапевт Терри Реал описал наше повторяющееся поведение как «интернализованную семью, из которой мы произошли; наш репертуар родственных тем». Людям нет нужды рассказывать свои истории словами, потому что они всегда разыгрывают их для вас. Часто они проецируют негативные ожидания на психотерапевта, но если специалист им не соответствует, то этот «корректирующий эмоциональный опыт» со значимой и доброжелательной личностью меняет пациентов: оказывается, что мир не такой, как их семья. Если Шарлотта проработает со мной свои сложные чувства по отношению к родителям, она внезапно обнаружит, что ее привлекает другой тип, дающий незнакомый опыт, который она ищет в сочувствующем, надежном и зрелом партнере. Но пока каждый раз, когда она встречает свободного парня, который может ответить ей взаимностью, ее подсознание отвергает его стабильность как «неинтересное». Быть любимой для нее по-прежнему тревожно, а не радостно или спокойно.

И все идет своим чередом. Такой же парень, другое имя, такой же исход.

– Вы видели ее? – спрашивает Шарлотта о женщине, которая пришла на психотерапию с Чуваком. – Это наверняка его подружка.

Я мельком видела их: они сидели на соседних стульях, но никак не взаимодействовали. Как и Чувак, девушка была высокой, с густыми темными волосами. Я подумала, что она могла быть ему и сестрой, пришедшей с ним на семейную психотерапию. Но Шарлотта, наверное, была права: больше похоже на девушку.

А сейчас, на сегодняшней сессии – через два месяца после того, как подружка Чувака появилась в приемной, – Шарлотта снова говорит, что я ее убью. Я перебираю в уме возможные варианты; первый из них – она переспала с Чуваком, зная о девушке. Я представляю, как та дама и Чувак сидят в приемной вместе с Шарлоттой, и девушка понятия не имеет, что у этих двоих что-то было. Как девушка постепенно прозревает и бросает Чувака, давая свободу Шарлотте и ему. Как Шарлотта делает в отношениях то же, что и всегда (избегает близости), а Чувак делает что-то свое (это одному Майку известно), и все это заканчивается фееричным разрывом.

Но я ошибаюсь. Сегодня Шарлотта думает, что я ее убью, потому что накануне вечером, когда она выходила с работы на свою первую встречу к Анонимным Алкоголикам, коллеги пригласили ее выпить – и она согласилась, потому что решила, что это отличная возможность наладить неформальные отношения. Потом она говорит, без намека на иронию, что выпила слишком много, потому что была расстроена тем, что не пошла на встречу АА.

– Боже, – говорит она. – Я себя ненавижу.

Однажды куратор сказал мне, что каждый психотерапевт когда-нибудь встречает пациента, который похож на него как две капли воды. Когда Шарлотта вошла в мой кабинет, я знала, что она такой пациент – почти. Она была близнецом меня двадцатилетней.

Это не значит, что мы похожи внешне или одинаково негативно мыслим или ведем себя. Шарлотта пришла ко мне через три года после окончания колледжа, и со стороны все выглядело хорошо: у нее были друзья и отличная работа в сфере финансов, она сама оплачивала счета. На деле же она не была уверена насчет дальнейшего продвижения по карьерному пути, конфликтовала с родителями и чувствовала себя потерянной. Я не перебарщивала с алкоголем и не спала с незнакомыми людьми, но я тоже прожила это десятилетие, словно слепая.

Может казаться логичным, что если вы идентифицируете себя с пациенткой, то работа движется легче, потому что вы интуитивно ее понимаете. Но во многих смыслах подобная идентификация лишь усложняет задачу. Я должна быть максимально бдительной на наших сессиях, чтобы быть уверенной, что вижу в Шарлотте отдельную личность, а не младшую версию себя, в которую можно вернуться и все исправить. Мне сложнее, чем с другими пациентами, удержаться от соблазна вклиниться и подвести ее к сути, когда она ерзает в кресле, рассказывает несвязную историю и заканчивает требованием, закамуфлированным под вопрос: «Разве мой менеджер поступает разумно?» или «Можете поверить, что моя соседка это сказала?»