Легче всего признаться, когда ты из-за чего-то рассердишься, — тогда инерция обиды сработает против его боли. Так в конце концов и вышло: посреди спора о писательстве, которое стало единственной темой их разговоров. Она сказала: «Господи, оставался бы ты на юридическом». Его ответ: «Когда ты так говоришь, ты как будто мне изменяешь».

Она огрызнулась: «Да ты понятия не имеешь, как бы это было».

Эдвард, с нажимом: «Хуже быть бы не могло».

Не могло? И она рассказала. Без озлобления. Как только увидела, что это тот самый случай, ее настрой сделался смиренным и печальным. И все же она рассказала и завершила словами: «Но все кончено, продолжения не будет, я не влюбилась».

Эдвард-ребенок. Распахнутые глаза, которые она впервые видела такими большими. Безропотные вопросы: кто? где? ты хочешь развода? это того стоило?

Он стонал, потягивался, ходил по комнате, примеряя разные реакции. «Что мне делать? — спросил он. — Как мне себя вести?»

Так она помнит. Он не рассердился. Он все просил ее повторять, что развода она не хочет. Он не осмелился спросить, любит ли она его, и она сама сказала, что любит.

Теперешняя Сьюзен думает, что ее признание его взбодрило. Дало передохнуть от депрессии. В следующий постельный раз ему, кажется, нравилось думать о неназванном любовнике, парящем где-то над ними. Ему достало такта не просить ее проводить сравнений. Она посчитала, что разрушила стену, которой не замечала, пока та не исчезла. Теперь мы знаем друг друга лучше, подумала она. Не такие уж романтики, слабее, чем нам казалось, — наверное, хорошо, что мы это знаем. Их брак теперь будет крепче, подумала она, веря, что этому рада.

В саге официальных воспоминаний Сьюзен имеется провал протяженностью почти в год, прошедший между возвращением Эдварда из леса и ее свадьбой с Арнольдом. Оглядываясь, она видит это время пустым. Совершенно бессобытийным оно быть не могло. Должны были быть ежедневные поездки в колледж — снежные виды, улицы в талой каше. Еще — покупка продуктов, уборка, готовка для Эдварда. И приступы дурного настроения, пререкания, кино, друзья иногда. Она вспоминает их квартиру: темные стены, маленькая кухня, спальня с книгами на полу и окном в переулок.

Причина блокировки памяти — в том, что этот этап подводил к революционным переменам. Арнольд готовился сменить Эдварда и ввести новые законы, ценности, знамена, всё. Новый режим переписывает историю, чтобы защитить себя, — и времена Эдварда были погребены, подобно «темным векам». Лишь теперешнее возвращение Эдварда напомнило Сьюзен о том, что там было скрыто, и заставило переписать старую сагу с помощью творческой археологии.

Перечитывая эту сагу, Сьюзен любопытствует — в свете ли позднейшего времени этот промежуток кажется столь тоскливым, или он действительно таким был. Насколько темными были «темные века»? Она исправно задавалась этим вопросом. Сага отмечает перемену в Эдварде. Нервный и ядовитый, раздражительный, ироничный дальше некуда. Странные неприятные шутки. Читая газету, он глумился над политиками, авторами писем в редакцию, колумнистами, экспертами. Критиковал и высмеивал ее коллег, как бы не совсем отождествляя ее с ними.

По саге, он перестал говорить о писательстве. Удивительное дело, хотя Сьюзен и не помнит, чтобы удивлялась. Не было больше сетований и требований ее мнения. Он стал скрытен и даже не признавался, что у себя кабинете по-прежнему пишет.

А вот о чем в саге нет ни слова, но Сьюзен теперь вспоминает: ее роман Эдвард обходил молчанием. Открыто он ее не винил. После заданных сразу же неуверенных вопросов — не просил объясниться. Избегал просить любви. Осторожничал, словно боялся ее.

Она без труда вспоминает разговоры с Арнольдом, одну из важнейших составляющих саги, хотя ей нелегко вспомнить, когда и где они могли разговаривать, потому что с возвращением Эдварда их роман вроде как прекратился. Она думала, что он кончен. Но Арнольд таки настаивал на разговорах, и она всякий раз ухитрялась найти для них момент и слушала его взволнованный низкий шепот в кабинете, который делила с другими преподавателями: дорогая Сьюзен, какая же хорошая, умная, мудрая, только с ней одной он мог опять почувствовать себя человеком. Леденящие душу истории про Селену, гнев и ревность, разделочный нож, таблетки, плоскогубцы. Одежду — в окно, ее широкополая шляпа парит в воздухе, как тарелка фрисби. Вышла ночью голой на улицу, полицейские привели.

В повествовании Арнольд просил у Сьюзен утешения и помощи. У него все это уже вот где сидит. Он хочет знать, что было бы правильно, в чем его долг. Что же на это говорила Сьюзен? Разумеется, лишь то, что обязана была сказать. То есть — вернуть ему его вопрос. В котором две стороны. С его стороны: какие могут быть обязательства, когда любовь мертва, детей нет и женщины, на которой он женился, больше не существует. Нелепо жертвовать надеждой на счастье ради сумасшедшей, не способной это оценить. Со стороны Селены: жестоко уходить от нее, когда она больна, заточена в четырех стенах, беспомощна и одинока. Селене остается лишь уповать на обет о болезни и здравии. Господи, говорил Арнольд, а если она останется в дурдоме до конца жизни? Если же нет — тогда несладкая жизнь и сцены, сцены, сцены.

В качестве посредницы Сьюзен старалась не вставать ни на одну из сторон. Выбор за тобой, говорила она, как героиня Генри Джеймса. Иногда он взрывался. Он не создан для безбрачия, это не в его натуре. Селена это понимает? Они это понимают? «Кто они?» — спросила Сьюзен. «Ты», — ответил он. Он сравнил ее положение со своим: ты счастлива в браке, у тебя приемлемый муж, любовь, секс, ты в здравом уме, он в здравом уме, у вас здравые разговоры, в которых любовь-любовь-любовь, и не о чем беспокоиться. Она не стала этого отрицать.

Где одна тайна, там и другая. Поскольку они не могли встречаться у себя, то пользовались ее рабочим телефоном, чтобы условиться, и доверились другу Арнольда, у которого была комната, или же встречались, рискуя, в укромных уголках парка и пустевших после занятий кабинетах, а Эдвард принимал ее поздние возвращения как должное. Старая сага воссоздает дилемму Сьюзен, вызванную незнанием того, в каком повествовании она находится. У жены продолжается роман с женатым любовником. О предыдущем романе муж знает, а об этом — нет. Любовник же, хотя и хочет освободиться от своей пребывающей в психбольнице жены, ничего для этого не делает, и даже не решил, какие на нем обязательства. Сьюзен, таким образом, снова неверная жена. Если ты неверная жена — каким будет твое будущее? Переход ли это к новой жизни, стадия развенчания Эдварда? Или это постоянная уступка своей слабости, измена за изменой? Проблема серьезная, потому что она — человек верный и правдивый. Если она думает остаться женой Эдварда, пусть и неверной, то обязана оборонять Эдвардов замок, защищать его знамена. Если это — переход, ей следует безотлагательно этот замок разрушить, рассказать Эдварду правду и отсечь все, что их связывает. Любовь, любовь. Арнольд говорил о любви. Но его, похоже, все и так устраивало, и Сьюзен не знала, что делать. Несомненно, ее переполняли сильные чувства, но в повествовании осталась только дилемма.