— Я бы точно голосовал за вас, товарищ, — сказал министр иностранных дел. — Можно перейти к теме вашего предстоящего визита в Соединенные Штаты?

— Да, пожалуйста, — сказал Фа. — Можете себе представить, с каким замиранием сердца я жду этого события. На какие новые чучела я вдохновлю наших врагов.

Смех.

— Я разговаривал вчера с главой Государственного департамента. Она просила передать вам самые теплые пожелания.

— Очень рад это слышать. Надеюсь, вы ответили ей тем же.

— Да, конечно.

— А вы не сказали этой хулиганке, чтобы впредь она не прятала никаких микрофонов в моем лимузине?

Ган застонал.

— Она, — браво продолжал министр иностранных дел, — почтительно намекнула, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, пожалуй, будет благоразумно отложить ваш визит. Мы всегда могли бы найти объяснение, что некие срочные дела…

— А я так хотел туда съездить, — сказал Фа. — Я так давно мечтал посетить Диснейуорлд.

— Да у них там вся страна — Диснейуорлд, — фыркнул Ло.

Дружный смех.

Министр иностранных дел нервным тоном прибавил:

— Она выражала озабоченность по поводу вашей безопасности. Америка есть Америка. У них даже президенты вынуждены разъезжать по собственной стране в бронированных автомобилях.

— Это очень любезно с ее стороны — проявлять такую заботу.

— Американское правительство проявило… у меня есть даже соблазн сказать — достойную восхищения сдержанность в своих публичных высказываниях. Оно не делало никаких заявлений о своей официальной позиции по данному вопросу.

— А как же их вице-президент? — проворчал генерал Хань. — Разве вы не видели, чтó он сказал?

Министр иностранных дел Ву сказал:

— Язык вице-президента не в состоянии угнаться за его собственным умом. Это все понимают. Поэтому никто всерьез не обращает внимания на его высказывания. Нет, товарищи, здесь мы должны отдать должное этим людям. А администрация находится под значительным давлением со стороны антикитайских элементов.

Ган услышал металлическое чиканье зажигалки Фа.

— Ну да, — сказал Фа. — Они оказались в непростом положении. Им почти уже начинаешь сочувствовать. — Затем он быстро добавил шутливым тоном: — Не волнуйтесь, Ло: я же сказал — почти. — Смех. Фа продолжал: — Итак, товарищи, как, по-вашему, мы правильно поступили, не позволив ему вернуться?

Заговорил генерал Хань:

— При всем моем уважении, товарищ, я не понимаю: какой смысл опять поднимать этот вопрос?

— Прошлое — это причина настоящего, — ответил Фа. — А настоящее станет причиной будущего. Авраам Линкольн. — И добавил: — Он был президентом Америки в годы их Гражданской войны. С тысяча восемьсот шестьдесят первого по тысяча восемьсот шестьдесят пятый.

— Благодарю, — пробурчал Хань. — Я это и так знал.

— Значит, — продолжал Фа, — мы будем и дальше, как предложил министр Ло, выдерживать этот натиск газовой бури? А ведь такие вещи порой принимают неожиданный поворот.

— А что нам еще остается? — спросил замминистра Линь. — Если мы сейчас вдруг отступим…

— Ну, пожалуйста, товарищи, давайте не будем об этом говорить, — нетерпеливо вмешался Ло. — Вы что — хотите полномасштабной войны в автономном районе? Вы слышали мой доклад. Даже американское ЦРУ пытается урезонить этих мерзавцев.

— Кстати, товарищ, — сказал Фа, — можно мне копию этого документа? Это очень интересно.

Молчание.

Затем Ло проговорил — как показалось Гану, деланно-небрежным тоном:

— Разумеется, но вы ведь уже знакомы с его содержанием. Это очень деликатное дело.

— Да, — веселым тоном сказал Фа, — конечно, я понимаю это. Но, думаю, вы можете довериться президенту и генеральному секретарю. Вы говорите, что это тревожный документ. Именно поэтому я и желаю с ним ознакомиться. Внимательным образом. Пускай ваш помощник принесет его товарищу Гану. Сегодня, пожалуйста.

Молчание. Ган чувствовал, как проходит секунда за секундой.

Наконец Ло сказал:

— Непременно. Ну, а теперь, может быть, вернемся к более насущным вопросам? Можно мне поделиться с комитетом одним предложением? Одним методом решения проблемы?

Фа осторожно ответил:

— Да, конечно.

— Время играет существенную роль, — начал свою речь Ло.

Двадцать минут спустя президент Фа — бледный, потный и вялый — возвратился в свой кабинет. Он едва не рухнул на руки Гану, который уже ждал его. Ган подвел его к креслу, снял башмаки, сходил в ванную за холодным полотенцем и приложил его ко лбу президента.

— Вы слышали? — спросил Фа, лежа по диагонали в кресле советской эпохи. Влажное полотенце закрывало его глаза.

— Да. Я все слышал.

— Я понимаю, Ган, наверное, я сам схожу с ума. Но я уже начинаю задаваться вопросом: а может быть, остальные посходили с ума уже давно?

— Вы крепко стояли на своем. Ясно, что министр Ло не мог бы выступить без…

— Ган, я уже не уверен, что все еще контролирую ситуацию.

Фа взял полотенце, перевернул его и снова положил холодной стороной на свой горячий, перетрудившийся лоб. Он сказал:

— Если бы я был философом, я бы, пожалуй, нашел в этом некоторое утешение. Но я — коммунист, а потому единственное утешение, которое я могу найти, таково: все мы в конечном счете всего лишь слуги партии.

Ган некоторое время молчал. А потом сказал:

— А всегда ли партия права?

— Ну, она-то никогда не ошибается. Разве не так?

— Думает ваша голова, а не партийная.

— Пожалуй. Но прямо сейчас моя голова пульсирует так яростно, что я почти готов расстаться с ней.

— Мистер Мак-эн-та-эр?

Ну и акцент. Вот уж…

— Да… — Как же ее-то зовут? — Мэри… Лу?

— Тут пришел мистер Тир-нэй. Из «Нью-Йорк таймс».

— Спасибо. Проводите его ко мне, пожалуйста.

Мэри Лу, — если, конечно, именно так ее звали, — ввела Люка Тирни из «Таймс» в солнечный, просторный угловой кабинет Жука с видом на Пентагон вдали.

Это было спешно арендованное и еще более спешно обставленное помещение в Кристал-Сити — этой неприглядной агломерации высоченных стеклянных зданий. Жук не поскупился на декор, рассудив, что такой хорошо финансируемый «фонд», как «Пантихоокеанские решения», должен соответствовать заявленному образу.

На стенах висело несколько репродукций Уорхола, а также японские и китайские пейзажи — свитки, изображавшие туманные горы и крошечных будд, медитирующих перед своими пещерами. Стул «Барселона»[50]. Статуэтки — терракотовые лошадки (поддельные) и изящные гейши, якобы из нефрита. Спокойные цветные фотоснимки большого формата (по сути, фотографический аналог той музыки, что звучит в лифтах), тематически умело подобранные тихоокеанские сцены: утесы, бурые водоросли, морские львы, ряды консервных банок. В приемной звучала успокаивающая фоновая музыка подобно той, что обычно слышна на курортах в стиле нью-эйдж, с восточным колоритом: флейта, звук падающих капель, хлопанье журавлиных крыльев, совиное уханье и тому подобное. За стеклянной стеной, по пути к кабинету Жука, был виден конференц-зал с большим столом из глазкового клена (очень стильным), за которым шесть раз в год собирались серьезные и высокооплачиваемые господа для обсуждения своих важных мыслей.