Зависло молчание… Стал явственно слышен гомон зала, плеск воды в реке, крики мальчишек на другом берегу. Бати, опустив голову, думал о чем-то.

Мужчина, вернувшись за свой столик, стал что-то говорить приятелям. Потом один из них, сидевший лицом к Нане, поймав ее взгляд, поднял свой фужер и, нагловато улыбнувшись, выпил. Она замешкалась и поспешно отвела глаза. Этого только не хватало! Чувствуя, что у нее окончательно испортилось настроение, она попросила:

— Давай уйдем…

— Почему?

— Я устала. Выпила много. И возьми это кольцо. Не надо сцен, люди вокруг.

— Какие еще люди? Где тут люди? — театрально произнес Бати и, неожиданно со скрежетом развернувшись вместе со стулом, в упор уставился на соседний столик.

Те двое, что сидели лицом к Нане, перестали жевать и тоже молча разглядывали Бати. Подходивший прикуривать сидел спиной и не шевелился. Лопатки его замерли, спина напряглась, затылок окаменел. Никто не произнес ни слова. Тогда Бати развернулся обратно и с издевкой пробормотал, разливая водку:

— Ну, если за любовь ты не хочешь пить, тогда давай выпьем за дружбу. Что делать, если с любовью у нас не получается…

Нана покорно выпила, краем глаза заметив, что мужчины за соседним столиком, сдвинув головы, о чем-то вполголоса переговариваются. Шампанское вывело ее на очередной виток невеселых размышлений. Бати поймал ее взгляд.

— Хочешь уйти? Хорошо, уйдем! — вдруг сразу согласился он, и Нана явно расслышала в его голосе не то угрозу, не то издевку.

Бати оглянулся, помахал рукой. Официантка с трудом поднялась с табуретки и пошла, как бегемот по мостику в цирке. После выпитых стаканчиков ее заносило, и она хваталась руками за перила. Приблизившись, спросила:

— Что вам принести еще, мои хоро-ошие? Осетрина скоро будет!

— Бутылку коньяка с собой! И посчитай. А осетрину сама съешь за наше здоровье!

— А чего тут считать? — озорно засмеялась она. — Сто рубликов. Или двести. Сколько не жалко.

Бати усмехнулся:

— Тебе бы в вычислительном центре работать, вместо ЭВМ.

Тут официантка увидела кольцо в тарелке.

— Мамочки, это еще что такое?.. — всплеснула она руками.

— Где? — переспросил Бати, выкладывая на стол деньги. — Это? А-а… В рыбе было… Рыба жила себе, плыла, проглотила, а мы нашли…

— Брось ты сказки расска-азывать! — пропела пышка, толстыми пальцами выловила кольцо, обтерла его о передник и передала Нане. — Бери, краси-ивое!

— Это не мое, — ответила Нана.

— Бери, дурочка, пока дают. А будут бить — беги-и, — добавила толстуха и кинула кольцо в открытую сумочку (Нана только что вынула носовой платок, чтобы обтереть руки).

«Ладно, потом отдам, в машине! Не надо сейчас… — решила она, видя, что мужчины за соседним столиком серьезно что-то обсуждают, искоса посматривая то на нее, то на Бати. — Драки не хватало!»

— Вот так!.. — пробормотал Бати и допил водку.

Они пошли по веранде к выходу сквозь сеть мужских взглядов. Мирно покинули ресторан. По дороге Бати ополоснул руки в умывальнике у входа.

Бросив на заднее сиденье бутылку, он завел мотор, и машина поехала по вечерним улицам. О чем-то Бати еще говорил, кажется, о дружбе, и тут Нана не выдержала:

— Ты вот много говоришь о дружбе, а хочешь увести женщину у своего друга! Что будет с Ладо, ты думал?..

Бати, не отрывая глаз от дороги, бросил:

— Во-первых, мы с ним не друзья — так, приятели, знакомые… Во-вторых, я знаю, что он не даст тебе в жизни того, что ты должна иметь. А я дам. В-третьих, он женат. В-четвертых, ничего с ним не будет — найдет себе другую. Что, мало баб на свете? Ну, а в-пятых, я полюбил тебя — этого разве мало? С этого следовало начать, это главное. — Помолчав, он поинтересовался: — Где, кстати, Ладо? Что-то его не видно. Уехал? Он в Грозный собирался, кажется? — прищурился Бати.

— В Нальчик, — ляпнула Нана и тут же осеклась.

— В Нальчик? — протянул Бати. — А с кем?

— Не знаю.

Бати перевел разговор на другое, стал рассказывать, как недавно познакомился в Москве с веселой компанией актеров, а она слушала его вполуха, туманно и горестно думая о том, что он, конечно, прав: Ладо совсем не ценит ее, хамит без конца, извел своей ревностью, цепляется ко всему, оскорбляет… Вот недавно, во время скандала, на реплику Наны о том, что он не имеет права ее допрашивать, потому что он не муж ей, Ладо взорвался и едва не ударил ее: «Ах, значит, так?.. Тогда знаешь что?.. Тогда можешь спать с кем угодно, где угодно и когда угодно, плевать я хотел! Станешь шлюхой, попомни мои слова, если вовремя не образумишься! В нашем городе это быстро делается: раз, два — и готово!» Какой он бывает грубый, невыносимый!.. Конечно, Нана достойна лучшей участи!

Жизнь идет, время бежит, она стареет, а у нее нет ничего, что должно быть у женщины, — ни мужа, ни семьи, ни детей, ни дома!

Смахнув слезу, она пожаловалась:

— У него очень тяжелый характер…

Бати презрительно сморщился:

— Характер? Да он сволочь! Он не любит тебя! Не ценит! Как ты этого не видишь?! — прошипел Бати, резко бросая машину в крутой поворот. Переждав (она ничего не ответила), он другим голосом произнес: — Ты должна быть счастливой! Ты ведь такая красивая, нежная! Тебе нужна красивая оправа!

Услышав про оправу, она вспомнила о кольце, полезла в сумочку, но он удержал ее руку:

— Оставь! Потом, — притормаживая, продолжил: — Неужели сейчас так расстанемся? Поедем ко мне, посмотрим фильмы, есть кое-что новое… Ведь еще нет и девяти. У меня есть «Ключ»… Бертолуччи… «Последнее танго в Париже»… «Девять с половиной недель»…

— «Ключ»?.. — переспросила она, вспомнив, как хвалили сотрудницы этот фильм. Ей вдруг очень захотелось посмотреть его: «Что, в самом деле? Все уже смотрели, одна я не видела». — Боюсь, что дома волноваться будут, — неуверенно произнесла Нана.

— А ты позвони, скажи что-нибудь… Можешь ты устроить себе выходной? Праздник?

— Праздник? — переспросила она еще неуверенней. — Какие тут праздники?

Бати усмехнулся:

— Скажи, что к двенадцати будешь дома.

— Ну, ладно, — со вздохом согласилась она.

И машина понеслась вдвое быстрее.

Нугзар и Сатана сидели в Ленинграде в люксе гостиницы и готовили себе вечерний заход. Тут же, на диване, лежал Черный Гогия, на которого они наткнулись в аэропорту и забрали с собой. С тех пор, как Гогия выпил первые пять граммов кодеина, он с дивана не поднимался, так и лежал в своем новом костюме и лакированных туфлях сорок восьмого размера.

В люксе было чисто, тихо, спокойно. В громадных окнах перебегали огоньки. На воде залива качалась пестрая рябь. Наступал вечер.