Из аэропорта отправились прямо на Кузнечный рынок. У них еще оставался опиум, отнятый у Рублевки, но Сатана считал, что чем кайфа больше — тем жизнь лучше, и настоял взять его любимый чистый кодеин, который он ласково называл «пуриа». Они накупили на рынке тысяч на пять кодеина, сняли в гостинице люкс. В их планы вовсе не входили встречи с соотечественниками, поэтому поселились не в «Прибалтийской» или «Октябрьской», а в «Ленинграде», где иностранцев больше, чем советских. Черный Гогия, выпив первый лошадиный заход, улегся на диван и больше не вставал, время от времени открывая глаза и подмолачиваясь тем, что лежало перед его носом на тумбочке. Сутки они отсыпались.

Переодевшись во все новое, приятели отпустили Гиту в гриль-бар, причем Сатана приказал ей присмотреть какого-нибудь фраера побогаче, чтобы бомбануть его потом, но Нугзар покрутил пальцем у виска:

— Ты что, спятил? Для чего нам это? Да еще тут, в гостинице? Никаких фраеров! Сиди со своей парикмахершей и пей кофе. А проголодаетесь — поешьте что-нибудь, деньги у тебя есть…

Отправив Гиту, они сделали круг по вестибюлю, купили у швейцара американских сигарет и вошли в ресторан. Уселись за столик, свистнули официанта и заказали ему, что попало. Нугзар есть не мог, он только посматривал на еду. Сатана молол крепкими зубами все подряд и нагло осматривался.

— Как ты под кодеином можешь столько есть? — привычно удивился Нугзар. — Мне кусок в горло не лезет.

— Э, какие слова говоришь, друг? Хорошо, никто из зоновских не слышит! Кусок! Лезет! В горло! — отбрыкнулся Сатана, осматриваясь. — Почему русские бабы такие красотули, ништяковские бикси, а мужики — такие уроды и козлы? Курносые, как поросята, хрю-хрю-хрю, — захрюкал он, безуспешно пытаясь пальцем задрать кончик носа вверх.

— Всякие есть.

Вскоре объявилась жертва — сама подошла и пригласила Сатану на белый танец. Была она хрупка, миловидна, на высоких каблучках, в светлом платье, и Нугзар, глядя на это платье, представил себе, во что оно превратится, если девушка будет иметь глупость подняться с Сатаной в номер. Впрочем, она была обречена и без своего согласия.

Тут в ресторане потушили свет и началось что-то дикое. Появились маленькие косоглазые то ли бурята, то ли эвенки, в шубах, с гонгами, трубами, хула-хупами, бубнами и живым веселым медвежонком в наморднике, который привел в полный восторг сидевших в зале иностранцев.

— Гор-би! Гор-би! Пе-ре-строй-ка! — скандировали они. — Хоп-хоп, гор-би!

Буряты во главе с шаманом побросали на пол хула-хупы, встали в них и начали под бой бубнов бесконечный танец. Медвежонок вертелся в центре зала. Официанты забегали быстрее, стали разносить горячее, а Нугзар, удобно устроившись в кресле и полузакрыв глаза, вернулся мыслями к утренней встрече…

Утром он был один — Гогию можно не считать, Гита спустилась в бассейн, Сатана еще не вернулся от какой-то шведки, которую он ночью подцепил прямо в лифте. Шведка восхищенно смотрела на него и что-то шептала своему флегматичному белобрысому спутнику с трубкой и в шортах, который со смехом переводил: «Маргрет говориль, что она… э… удивиль… и… э… такая мушчин не видаль на свой шизнь!» Чем закончилась эта встреча для любознательной Маргрет — оставалось лишь предполагать.

Нугзар сидел у окна, глядел на желтые блики Невы. Удача в квартире гинеколога давала возможность многие месяцы не думать о деньгах, и Нугзар был спокоен. Он позвонил своему другу детства и подельнику, Тите, давно уже уехавшему подальше от тбилисского угрозыска. Тите обосновался в Ленинграде, женился и крутил какой-то винно-шашлычно-видеобизнес. Он обрадовался, услышав голос Нугзара, и сразу попросил о встрече.

Через час они встретились у залива. Поболтали о том, о сем. Тите поведал, что есть один кооперативщик, с которого можно и нужно взять куш:

— Я бы и сам взял, но, видишь, форму потерял — жена, дети, не тот уже, в общем. А ты, я вижу, в полете, тебе это раз плюнуть: вывези за город, облей бензином и зажигалкой пощелкай…

— Как просто! — язвительно поддакнул Нугзар. — А деньги у него есть? А то некоторых хоть пилой режь — нечего взять.

— Есть, говорю тебе, есть! Он, сукин сын, в месяц по пятьсот тысяч гребет, занимается чем хочет, от мороженого до компьютеров, а компьютеры эти сейчас — самый выгодный бизнес.

— Ну-ка, расскажи подробнее, что за компьютеры, — попросил Нугзар и уселся на парапете, одним глазом поглядывая в сторону троих школьниц, которые лизали эскимо и о чем-то вполголоса переговаривались, краснея и волнуясь под взглядами видных седоватых мужиков.

Тите рассказал вкратце о компьютерах, что сейчас это самая главная вещь, через нее всем миром управлять можно, а выдумал ее какой-то Билл Гейтс, и дело уже обстоит так, что чашка чая, разлитая на его рабочем столе, может наделать больше бед, чем мировая война. Потом вернулся к кооперативщику:

— На триста тысяч баксов он людей кинул… Знает, сука, что должник. Облитый бензином, он не будет выяснять, кто ты и от кого пришел…

— Триста тысяч зеленых? — переспросил Нугзар.

— Подумай, ведь на земле лежат, только нагнуться и поднять. Я тебе дам пару бугаев в помощники. А ты лишь говори. Ты же знаешь, как люди твоих глаз и голоса боятся! Разделим пополам.

Они договорились о встрече в ближайшие дни. О том разговоре Нугзар ничего не сказал Сатане, решив пока посмотреть сам, что это за деньги, которые на земле лежат.

Ажиотаж в ресторане нарастал. Музыка грохотала. Плясали первые пьяные. Буряты, уже в масках, с лайками бегали по залу, подсаживались к зрителям; их миниатюрные женщины с раскосыми глазами распахивали шубы, надетые на полуголые тела, садились к мужчинам на колени, пили водку. Одна из них попыталась сесть к Нугзару, обдав его потной волной алкоголя и духов, но он брезгливо отбросил ее от себя. Медвежонок в наморднике ревел и пытался лапами запихнуть в пасть мясо, которое ему швыряли со столов. Шаманы били в бубны, а танцующие прыгали под их взвизгивание, ловили друг друга хула-хупами, притягивались и целовались.

Сатана, неуклюже танцуя с хрупкой девушкой уже пятый раз, пытался приветливо улыбаться ей. Девушка ежилась под его взглядами, но храбро продолжала танцевать, несмотря на то, что он временами больно наступал ей на ногу и тесно прижимался к ее животу упруго-пульсирующим членом, отчего она вспыхивала и краснела, но не отстранялась.

Потом Сатана привел девушку к их столу, представил Нугзару:

— Лялечка! — и приказал официанту отнести на соседний столик подругам Лялечки коньяк и фрукты с шоколадом.

Каменные лица подруг разгладились. Они принялись ломать плитки, отщипывать виноград, прихлебывать из рюмок и поглядывать с улыбками на этих мужиков.

— Щедрые мужики. Не то, что наши, — сказала одна, Машка. — Наши жмоты только и знают: «Иди, в рот дам! Давай засажу под завязку!» И все!

— Люблю грузин, — мечтательно призналась вторая, Наташка. — И в постели что надо, и веселые, и красивые! Счастливые эти грузинки, таких мужей имеют! Если фирмы нету, надо зашивать кавказцев…