Мир вокруг него стал ослепительно белым, Йосеф подумал, что поднялся уже в высокие сфирот, и это свет Творца, изливающийся в низшие миры, обволакивает его, протекает сквозь него, учит его чему-то, чего он не знал в той, земной, жизни. Это был свет приобщения, и Йосеф плескался в нем как младенец в ванне, не понимающий, что в глубокой воде можно захлебнуться.

Все голоса умолкли, его оставили одного со светом, и теперь Йосеф ждал, что услышит — нет, не голос, не колебания чего то, что не могло быть воздухом, а воплощенную в образы мысль Творца. Йосеф жаждал этого. Он был готов.

И получил то, что хотел.

x x x

Илья Давидович поспешил к Людмиле.

Подготовка аппаратуры началась, едва он покинул комнату совещаний. Мессия на мгновение подумал, что никто из прежних тиранов, царей или духовных лидеров не обладал такой властью, как он. И он мог бы… Мысль, конечно, была нелепой, но ведь родилась — пусть на миг, — и Мессия остановился посреди коридора, и жаркая лава потекла по спине. Власть.

Он всегда хотел уйти от роли маленького человека, исполнителя, хотел подняться, но не для того, чтобы видеть мир и людей сверху. Чтобы быть как они — те, кто наверху. Похожим на них. Не выделиться, а быть похожим.

Власть. Он должен был ее проявить.

И еще он понял, что на планете Земля людям Кода не жить.

Он был уже почти месяц убежден в этом.

Сегодня лишь получил подтверждение.

И только теперь ему стало по-настоящему страшно.

x x x

Выплакалась вволю. Хасиды держались поодаль, в глаза не смотрели, бороды их и пейсы выглядели чужими и страшными, такая же окладистая борода Мессии казалась аккуратной и ласковой наощупь. Людмила ждала возвращения Ильи Давидовича в Малом кабинете, ей принесли кофе и печенья, и только здесь она поняла окончательно, что сын ее больше ей не принадлежит. Они оба — Илья-первый и Илья-второй — забрали у нее мальчика, потому что он им нужен. Им. Только им.

И она сама привела к ним Андрея. А теперь ждет — чего?

Знобило. Заболела? Нет — все нервы. Совсем не того ждала от Израиля. Чего? Счастья? Спокойствия? Любви? Ничего этого нет.

Почему в доме Мессии такая сумрачная настороженность мысли? Тихие разговоры хасидов звучали почти в неслышимом инфразвуке. Возникли слова "поход против Бога", они не были произнесены, но они звучали, повторяясь. Как любила говорить Тамара, давняя подруга, увлекавшаяся экстрасенсорикой и после курса обучения у самого Дубицкого даже лечившая людей от всех болезней: "мне идет информация". Сейчас Людмиле казалось именно так, хотя она и понимала, что ниоткуда ничто не идет, а знание рождается в ней самой как реакция на услышанное, увиденное и непонятое прежде.

Будет война. Будет, потому что мир оказался разделен, как был разделен тысячу лет назад. Тогда были христиане и неверные. И нужно было вызволить Гроб Господень. В школе Людмила учила, что причины крестовых походов были не столько религиозными, сколько экономическими. Естественно, бытие определяет сознание. И это говорили люди, готовые за идею удавить противника. А сейчас на планете есть две цивилизации — люди Кода и все прочие. И «прочие» оказались вовсе не рациональными европейцами или американцами, но азиатами, для которых религия — образ мысли и, как оказалось, смысл существования. Что делает дикарь, если в его джунгли приходит красавец-богатырь, способный совершать такое, что дикарь и придумать не мог? Правильно, берется за копье.

Людмила подумала, что сойдет с ума, если просидит еще несколько минут в вязкой тишине, превращавшей звуки в омут, а мысли — в отдельные, не связанные друг с другом тяжелые бревна, которые тонули в этом омуте без следа.

В комнату вошел один из секретарей Мессии и, стараясь держаться от Людмилы подальше, включил стоявший у стены небольшой телевизор. Выходя, он тихо притворил за собой дверь, и Людмила впервые сегодня действительно оказалась одна. Она не хотела быть одна и метнулась к двери, но голос из телевизора остановил ее.

Говорил на иврите диктор израильского телевидения. Странным образом Людмила понимала не слова, но их смысл. А смысл был в том, что приближается сражение сил Света и сил Тьмы. Именно для того, чтобы победили силы Света, и явился в мир Посланец. Каббалисты давно предвещали переход человечества в Новую эру. О том же говорили иные прогнозисты, а наука лишь теперь, после явления Мессии, приблизилась к пониманию этого глубокого исторического процесса.

Но на планете остались люди — большинство, — которые Код не восприняли, для которых слова Мессии и текст Торы остались сотрясением воздуха и закорючками на бумаге. Более того — попыткой возвеличить Запад над Востоком. Мысль была не вполне верной, поскольку деление шло вовсе не по географическому признаку — и на Востоке оказалось немало людей Кода, даже не подозревавших прежде о своей причастности к иудейскому племени, к одному из колен Израилевых.

Они пострадали в первую очередь. Погромы в Индонезии и Малайзии. Может, это была искра. Может, если бы этой искры не было, два мира, внезапно разделенные явлением Мессии, так и продолжали существовать рядом, но не вместе. Может быть. Правда, ясновидцы из людей Кода уже три месяца назад предрекали пожар. Самое глубинное в человеке — ксенофобия. Из такого древнего прошлого, что не избавиться никаким усилием воли, тем более, что усилие такое предпринималось очень немногими на Востоке. Сунь Тан в Китае. Его разорвала толпа на пороге дома.

Неужели все знали о том, что грядет Армагеддон, и лишь одна Людмила оставалась при своих личных страхах и надеждах? Может, в этом заключалось ее предназначение в мире? Может, и теперь ее предназначение не изменилось, и то, что показывают на экране, не имело, не имеет и не будет иметь к ней никакого отношения?

Именно так. У нее иная цель. Быть с сыном. Это Андрей предложил ехать в страну Мессии. Он не хотел ехать, но предложил именно он. Людмила вспомнила с полной отчетливостью: она сидела с сыном за чаем, в тот день Людмила купила овсяного печенья, которого не пробовала несколько месяцев. Она надкусывала печенье, запивала глотком чая, и печенье медленно таяло на языке, оставляя жесткие крошки каких-то примесей.

— Мама, — сказал Андрей, — а сегодня Мишка книгу двигал. Глазами.

Он не был в восторге от овсяного печенья, он клал его в рот и глотал, а думал о другом — о книге, которую двигал Мишка, глядя на нее пристальным взглядом. Мишка был сыном известного в районе антисемита, участника "Патриотического альянса", гордившегося своими русскими предками, никогда не смешивавшимися с инородцами, даже татарское иго пережившими в моральной и физической чистоте. И вот поди же — стал человеком Кода. Он. А Андрей, сын чистокровного еврея, даже мысли читать не научился. Во всяком случае, он понятия не имел, о чем думает его мать, когда утверждает, что папа — человек умный, но большой дурак. Андрей еще не научился разбираться в парадоксах.