— Ты почти умерла… — Муся грустно повторила фразу. — Хорошо, что ты не умерла. Я где-то слышала, что те, кто в детстве сильно болел или чуть не умер, тому в жизни повезет и тот будет очень долго жить. Похоже, как в сказке про Снежную королеву. Только там осколок попал в глаз.

— Да. Похоже… — согласилась Коша. — Мне кажется, что я уже никогда не буду, как все. Что-то во мне изменилось в тот момент.

Муся легла рядом, закрыв рукой глаза от прямых лучей солнца. Они долго лежали молча.

Коша протянула руку, сорвала листочек осоки и стала его грызть. Она не знала, о чем думает, просто ветер шевелил волосы и шевелил осоку, и она казалась шерстью какого-то зверя.

Захотелось ощутить Мусину плоть. Убедиться в том, что Муся настоящая.

Казалось, что так она узнает, что Муся чувствует. Захотелось научиться этому. Узнавать, что чувствуют другие. Чтобы не мучить их попусту.

Коша собралась что-то сказать, но сразу все вылетело вон из головы, потому что рука нечаянно дернулась и поранила листочком уголок губы. Это долго не заживет.

Выдохнув, Коша набрала в горсть сухого песка и подвинулась к подруге. Выбеленная ультрамариновая тень повторила движение тела. И они вдвоем, Коша и тень, прикоснулись к Мусе. Горячая кожа шелестела, как осока, как песок. Коша наклонилась к лицу подруги и стала сыпать из кулака сухую струйку на грудь. Мусины веки вздрогнули и показались блестящие зрачки. Она тронула Кошу ладонью за бедро, и, повернувшись, подперла голову рукой. Коша прикоснулась к губам подруги и осторожно, боясь сама себя, поцеловала. И сразу отвернулась, спрятав лицо в небо. Только ветер нежно ласкал кожу, горячими сухими губами.

— Я думаю, что я тебя люблю… — услышала Коша свой пыльный голос и, почувствовав Мусину руку на своей, добавила. — Потому что мне хорошо, когда тебе хорошо даже если ты с тем, кого я люблю. Мне не жалко его для тебя.

— Я не ожидала честно говоря… — лениво проговорила Муся. — Какой-то он странный.

— Я должна тебе сказать… Муся… Валек на самом деле просто отымел меня, и за это дал денег. А на живопись он плевать хотел. Я знаю что тебе фиолетово. Но мне нет. Я хочу, чтобы ты поняла. Потому что мне кажется, у меня ближе тебя никого нет… Роня еще. Но он не женщина, он не может этого понять.

Муся повернула голову и долго смотрела на Кошу, а Коша в небо. Потом Муся протянула руку и прикоснулась к волосам подруги.

— Знаешь, живопись — это только приправа… Может быть, это лучше, чем собирать бутылки или целый день делать какую-нибудь херню среди людей, которые не знают, что родились только для того, чтобы кто-то использовал их жизнь, как туалетную бумагу… Может, это стоит того?

— Я думала об этом… — вздохнула Коша, и почувствовала, как по виску медленно и влажно сползла слеза. — Но это и есть туалетная бумага, когда так. Почему-то мне хочется, чтобы меня кто-нибудь любил. Я все ждала, что я вырасту… и стану счастливой. Я никогда не думала, что жизнь такая помойка… Я не хочу ее такую… Я не уверенна, что то, о чем ты говоришь не будет туалетной бумагой.

Муся снова легла на спину. Помолчала.

Очень тихо сказала:

— Прости меня, я не знала, что это для тебя так важно.

— О чем ты? — Коша посмотрела в ее немного опухшее лицо.

— Я не думала, что ты так к Ринату… Он того не стоит. Но все равно, — Муся наклонилась к подруге и, нежно обняв, поцеловала. — Все равно прости. Мне просто нет никакой разницы. Ринат, не Ринат. Все они в чем-то одинаковы.

— Перестань. Я сама так хотела… Я такая дура! Действительно, все они одинаковые — это правильно, и мне надоело грузится на эту тему. Если бы ты знала, как меня колбасит от этого. Пусть лучше его вообще не будет. А то…

На них упала Ронина тень. Он брызнул холодной водой, пугая разомлевших подружек.

Визг — сначала испуганный, потом веселый. Захватило дух, и наступила легкая внезапная радость.

— Ах ты! — Коша побежала за озорником по горячему песку вдоль берега и, уже сама падая, схватила его за лодыжку.

Песок плотно обхватил их, будто чье-то большое тело. Она ожидала, что Роня вскрикнет или что-нибудь скажет, но была только жаркая тишина. Коша испугалась и подняла голову. На песке было темное пятно.

— Эй! — раздался издалека Мусин голос.

Она оглянулась: Муся махала рукой, уходя.

— Ты куда? — крикнула Коша в сухую пустоту неба.

— Мне надо! Я на работу устраиваться! Тетя договорилась!

Муся повернулась и вскоре исчезла за ивовыми кустами. Коша помахала рукой и обернулась снова к Роне. Тот растерянно разглядывал ступню.

— Да, в общем фигня, — заключил он. — Обыкновенное бутылочное горлышко… Почему-то некоторые люди любят бить бутылки.

На рониной ступне была красно-черная рана с белыми кусочками жилок внутри, из нее хлестала ручьем густая липкая кровь.

— Надо перевязать, — сказала Коша и, сдернув с себя лифчик, перетянула ногу.

Стало так тихо, что грохот бульдозера, который они все это время не замечали, стал отчетлив и детален.

— Засыпают свалку, — заметил Роня в ответ на усилившийся звук. — Когда-нибудь мы придем сюда и уже не сможет просто так развести костер.

Она вся измазалась в крови и отошла к воде. Довольно быстро найдя углубление, в котором можно было умыться, Коша присела на корточки и зачерпнула холодную пригрошню. Капли воды забирали с собой капли рониной крови и с плеском возвращались в большую воду. Там их съедят какие-нибудь мелкие амебы, потом амеб съедят гидры или микроскопические рачки, рачков съедят рыбы, рыбы попадутся в сети.

— Действительно, — буркнула Коша сердито. — Зачем им это надо — бросать бутылки? Может, их прет от этого? Они получают энергию в тот момент, когда кто-то разрежет ногу?

Сидя на корточках и продолжая полоскаться в воде, она оглянулась.

Роня полулежал на песке с безмятежным спокойным выражением, будто он вовсе и не порезал ногу. Он не испытывал к хулиганам никакого зла. Наверное, он думал о рыбах. Песчинки прилипли к его щеке и тощему животу.

Роня облизнул пересохшие губы и отряхнул щеку от песка.

И Коша подумала про себя, что тоже предпочитает узнавать жизнь на ощупь. Она не думала в этот момент, хотя потом, анализируя свой поступок, возможно и пришла к выводу, что эта парадоксельная реакция была попыткой восстановить справедливость. Почему ее сводил с ума человек чужой крови — Ринат? И почему Роня, с которым они были как брат и сестра, ни разу не навел ее ни на какую греховную мысль? Разве секс — это грех? Но тогда и рождение детей грех! Значит грех и само человеческое существование. Тогда наркотики, война и убийства — благодетель?

Но это же неверно! Благо — бытие, а зло — небытие.

Роня коротко вздохнул, когда она провела языком по его бедру, и не сказал ни слова. Коша осторожно достигла его лица и сама слизнула песчинки с его губ. Роня опустил ресницы и глупо засмеялся.