— Я уже размышляла об этом. Если Мелани известно, что Ричард — ее отец, зачем им понадобилось бежать из Коннектикута, менять фамилию?

— Думаю, на этом настоял ваш отец. Наверное, он соглашался заплатить только на таком условии. — Филип накрыл ладонью ее руку. — Джесс, прошу вас, позвольте мне расспросить старика. Тогда всем вашим тревогам и сомнениям придет конец. Вы перестанете бояться его старшей дочери.

— Не знаю, Филип. Дайте мне ночь на размышления, хорошо?

— Конечно, — Он заложил салфетку за воротник. — Я умираю от голода.

— Мы тоже, — послышался у него над ухом женский голос. — Можно к вам присесть?

Лицо женщины показалось ему смутно знакомым.

— Вы, наверное, Филип, — продолжала она. — Только «белый воротничок» из Нью-Йорка способен приехать в Вайнард в галстуке.

— Филип, это моя подруга Джинни, — пояснила Джесс.

Джинни отступила в сторону и представила Филипу молодую даму, появившуюся вместе с ней:

— Моя дочь Лайза.

Филип вскочил, и его салфетка упала на пол.

— Очень рад познакомиться с вами.

Правую руку он протянул Джинни, а левой ослабил узел, галстука. Смотрел же Филип только на Лайзу. Такой красивой женщины он не встречал за всю свою жизнь.

Их стало больше.

Карен, стоя возле скамейки около бара «Черный пес», смотрела на веранду, где сидели две уже знакомые ей дамы и еще двое вновь прибывших: молодая женщина и молодой человек. Оба одних лет с Мелани. Карен не знала, для чего они явились, но решила, что их визит ей на руку: чем больше людей, тем сильнее неразбериха. Чтобы усвоить эту истину, не обязательно провести всю жизнь на модном курорте.

К тому же теперь поздно. Карен кое-что затеяла, и остановить это уже невозможно — так же, как предотвратить летнее нашествие туристов или помешать морю выбрасывать на берег разноцветные стекляшки.

Она незаметно отошла в сторону. С каждым шагом Карен испытывала все большее возбуждение. О, она не чувствовала себя такой энергичной с тех давних времен, когда ждала ; Брита. Теперь остается только ждать. Взрыв произойдет очень скоро. Нужно готовиться к бою.

— Раз уж вы у нас такой крутой адвокат, — начала Джинни, усевшись за стол, — скажите мне, можно ли нанять убийцу и не попасться?

— Предупреждаю вас: я этого не слышал. — Филип сделал глоток колы. Любуясь Лайзой, ее чудесными светло-каштановыми волосами и топазовыми глазами, он думал о том, что кожа у этой девушки, наверное, нежная как шелк. Филипу мучительно хотелось наклониться к Лайзе, втянуть в себя воздух и узнать, какие у нее духи: мускусные, как у Николь, или ванильные, свежие и манящие. — Между прочим, — добавил он с улыбкой, — я юрисконсульт промышленных предприятий и уголовным правом не занимаюсь.

— Джинни, кого ты вздумала убить? — поинтересовалась Джесс.

— Моего пасынка. Он пытается шантажом выудить у нас полмиллиона долларов.

Джинни откинулась на спинку стула и уставилась на темную воду.

Филип чуть не поперхнулся:

— Шантаж?

Ведь он целыми днями, а нередко и ночами блуждал в дебрях экономических судебных споров и слишком часто слышал слово «шантаж».

— Наверное, эту цену я плачу за то, что считаюсь звездой экрана, — услышал Филип низкий, глуховатый голос Лайзы.

«Звездой экрана», — повторил он мысленно и тут же узнал ее. Ну конечно, перед ним не просто Лайза, дочь Джинни. Перед ним Лайза Эндрюс, исполнительница главной роли в «Девоншир-Плейс», в одном из немногих телесериалов, которые смотрят даже тогда, когда предстоит написать кучу писем и ознакомиться с ворохом дел.

Филип попытался взять себя в руки и сделать вид, будто нет ничего особенного в том, что он сидит с Лайзой Эндрюс за одним столом.

Джинни пожала плечами:

— Я считаю, что Лайза здесь ни при чем.

Филип чуть не воскликнул: «Конечно же, ни при чем!» Ее героиня в фильме не отличалась добродетелью, но все газеты сходились на том, что исключительно добрая Лайза Эндрюс не имеет ничего общего с циничными и неразборчивыми супердивами мира кино. Нет, она не может быть замешана в грязном деле.

— Во всем виновата я сама, — продолжала Джинни. — Видите ли, один раз мы с Брэдом… ну, потеряли голову. Но это случилось несколько лет назад. А сейчас он хочет опубликовать в прессе чудовищную ложь, заявить, что у нас была связь, и тем самым погубить артистическую карьеру Лайзы.

— Почему этот скандал погубит вашу карьеру? — обратилась к Лайзе Джесс.

— Половине обитателей земного шара известно, что в последнее время она спала с Брэдом, — ответила за дочь Джинни.

Филип опасался показать, что до сих пор принадлежал к другой половине.

Лайза побледнела:

— Джинни…

— Да-да, понимаю. Сейчас все кончено. Брэд вернулся на родину, в Лос-Анджелес. Но для нас дело еще не закрыто. Боюсь, это только начало.

Филип откашлялся и заговорил тоном профессионального юриста:

— Разве это может разрушить карьеру Лайзы? Мне кажется, что чем больше в наши дни ту или иную знаменитость обливают грязью, тем сильнее к ней интерес публики. Может, позволить этому человеку действовать? Полагаю, он блефует. Как правило, заурядный вымогатель не приводит угрозы в исполнение.

— Брэд незауряден во всем, за что берется, — возразила Лайза.

Джинни засмеялась:

— Даже если бы он рассказал только правду, это было бы плохо. Но Брэд всю жизнь лезет из кожи вон, чтобы доказать свою значительность.

— Интересно, — пожала плечами Джесс, — почему даже обычная честность иногда приводит к беде?

— Ха!. — воскликнула Джинни. — Ты всегда была, помешана на честности. Справедливость, американская мечта и тому подобный бред. Правда любой ценой!

— Кажется, мои убеждения начинают меняться. Филип намерен схватиться с отцом Ричарда один на один и заставить его открыть истину.

Джинни хмыкнула и подхватила вилкой колечко лука.

— Может, старика тоже убить? — проговорила она. — Тогда ты соединишься с Мелани. Я еду домой, убиваю Брэда, и мы все живем-поживаем и добра наживаем.

Филип полил кетчупом свой гамбургер.

— Этого я тоже не слышал.

Попросив на размышление ночь, Джесс обещала утром сказать Филипу, следует ли ему вызывать на разговор Дика Брэдли. Но вот уже и завтрак в «Мейфилд-Хаусе» закончился. Джесс поднялась к себе в номер и нерешительно остановилась у стены, на которой тикали часы. Она все еще не приняла решения.

Джесс предпочла бы подождать и поговорить с Ричардом сама, хотя не знала почему: то ли она чувствовала, что так будет лучше, то ли всему виной неистребимый романтизм, который в «Ларчвуд-Холле» заставлял ее верить, что Ричард скоро явится как рыцарь на белом коне и тогда она обретет вечное счастье.