class="p1">На нем был все тот же потертый костюм, в руке – все тот же цилиндр. Увидев меня, Салливан улыбнулся, и мне все так же нравились его подкрученные усики. Мне пришлось напомнить самой себе, что он человек театра, а потому ненадежный, пусть даже и славный малый.

– Я вас весь день не видела, мистер Салливан, – сказала я. – Ночью хорошо отдохнули?

– По правде сказать, нет. Мисс Мак-Кари, я бы хотел попросить для меня комнату поменьше. Эти огромные роскошные помещения вызывают у меня бессонницу.

Я (против своей воли) слегка улыбнулась в ответ:

– К моему сожалению, Кларендон-Хаус – не гостиница.

– Да, разумеется, я понимаю… Вообще-то, я хотел попросить ночную рубашку моего размера. Мне сказали, что мой партнер по сцене – актриса и что она приедет сегодня. Я не хочу, чтобы ночью она оказалась в неловком положении.

Я понимала, что он смеется над румянцем на моих щеках, но это было не обидно, а забавно.

– Очень жаль, но у нас не найдется для вас ночных рубашек.

– Вы просто чудо.

Я смотрела на него.

Он оставался таким же серьезным, как и я.

– Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду.

– Все просто. Нужно быть чудом, чтобы, как вы, отказывать мне во всем, а я все еще продолжал просить. И последнее, о чем я попрошу… – Салливан сунул руку в шляпу и вытащил колоду карт. Карты он раскинул веером. – Вытащите одну.

– Зачем это? – Я едва не прыснула. – Вы еще и фокусник?

– На самом деле я изумитель. Лучший изумитель от Портсмута до Саутгемптона. Ну давайте, тащите.

Вот этого я не ожидала. Изумители, как всем известно, находятся у самого подножия магии. Их искусство гораздо примитивнее, чем даже у манипуляторов, не говоря уж о престидижитаторах и магах. А изумители стараются только изумить публику любой ценой, большинство из них выступает на улицах.

– Я-то думала, что вы актер ментального театра.

– Я делаю что могу. О боги нерешительности! Почему вам так долго все нужно обдумывать? Тащите карту. – Я вытащила. – И мне не показывайте. – Салливан изобразил сосредоточенность, приложив два пальца ко лбу (может быть, он желал мне продемонстрировать, что лоб его шире, чем два пальца). – Пятерка пик. Нет? Тройка треф. Снова не то? Ах да… Король червей! – Я покачала головой. – О боги рампы! Эта карта со мной не дружит… – Салливан опять изобразил работу мысли. Наморщил все лицо. И рассмеялся: – Ага, вот оно. Четверка бубен. Нет?!

Он продолжал угадывать, с каждой ошибкой он выглядел все несчастнее. Вот что такое изумители. Когда Салливан признал свое поражение, я протянула ему карту.

– Вам нужно больше практиковаться, – посоветовала я.

– Оставьте себе. Это карта особенно упряма. Завтра я вам ее назову.

Я рассмеялась: потрясающий трюк, типичный для изумителя!

– Если я ее оставлю, мистер Салливан, изумитель, вы узнаете, какой карты не хватает в колоде.

А потом что-то произошло. Он смотрел на меня и молчал, и его молчание заставило умолкнуть и меня. И никакого неудобства не возникло. Мы молчали, как двое солдат в карауле возле священного места.

– Вы слишком сообразительны, мисс Мак-Кари, куда до вас простому изумителю, – признался Салливан.

– Я долго жила в Лондоне и повидала немало изумителей.

– И все-таки оставьте карту себе, раз уж вы разгадали фокус. Это мой подарок.

Я приняла карту обратно. Удивительно, но этот подарок меня растрогал.

– Спасибо, сэр.

– Боги рампы! – Салливан вытаращил глаза – они, кстати, были карие (я уже говорила?) и милые. – Что я такого сделал, отчего вы меня благодарите?

– Может быть, я больше не хочу казаться чудом.

– У вас не получилось. Вы все такое же чудо. Я завидую пациенту, за которым вы ухаживаете.

В холле начали собираться мои хлопотливые товарки.

– Уже… едет! – Это была Сьюзи.

А меня так захватило ожидание, что я напрочь забыла об одной детали.

И вспомнила только потом. Последняя фраза Салливана прозвучала странно.

Почему он с определенностью утверждал, что я ухаживаю только за одним пациентом?

6

В холле уже собрался весь персонал. Пришли Понсонби и сэр Оуэн, директор распорядился открыть входную дверь.

Все мы были в нетерпении. И вот чем разрешилось наше ожидание:

Джимми вышел на улицу, подошел к карете и распахнул дверцу. Изнутри появился маленький ботиночек, потом темная волна оборок на платье. Я смотрела, как она приближается аккуратными шажками; Джимми, который указывал ей дорогу, тоже чувствовал себя неловко. Вся она, вместе со шляпкой на голове, не достигала своему провожатому и до плеча.

Думаю, что (за исключением Понсонби и сэра Оуэна) меньше всех удивилась именно я. Мне было прекрасно известно, что роли в ментальном театре часто исполняют девочки. Или, точнее, в другом мире они были бы девочками. Конкретно этой актрисе никак нельзя было дать больше одиннадцати-двенадцати лет.

Но опыт ментального театра навсегда оставляет свой отпечаток, лишая юных актрис присущей их возрасту наивности.

Девочки-актрисы из ментального театра – это трубочисты человеческого рассудка.

Запачканные своей зловещей работой в глубинах желаний.

К нам приближалось создание с лицом необыкновенной белизны. Словно парящее привидение, очертания которого ограничены черным платьем. Когда она поднялась на порог, мы все расступились, точно встречая принцессу. Но если уж сравнивать с принцессами, перед нами была Золушка после бала. Она возвращалась, утратив очарование своего счастья, отдав его в уплату за красоту, хотя я не видела и красоты на этом перламутровом личике – оно показалось мне нечеловеческим. И все-таки, будь она хоть трижды прекрасна, она была печальна и бледна, с несмываемой печатью на лице: эта девочка повидала – и сделала – слишком многое в подземельях больного мозга.

Сэр Оуэн взялся всех представить. Салливан с обреченным видом (я внутренне рассмеялась) все-таки поспешил напомнить свою малозначительную фамилию. Актриса едва раздвинула губы в улыбке, как будто ее невероятная красота была сделана из хрусталя и могла разбиться от неосторожного движения.

– Мисс Клара Драме – одна из лучших актрис клинического ментального театра, с которыми мне доводилось работать, – объявил сэр Оуэн. – Я ведь не преувеличиваю, правильно?

– Очень приятно, – ответили мы.

– Я очень рада. – Ее нежный голос был голос человека театра: четкий, рассчитанный на слушателей; голос, ждущий роли, как цветок ждет пчелу.

– Пожалуйста, отведите ее вниз, – распорядился сэр Оуэн. – Ты голодна, Клара?

– Нет, доктор Корридж, спасибо. С вашего разрешения, я очень утомилась.

– Ну конечно. Проводите ее вниз.

Сэр Оуэн повторил свою просьбу с холодностью, которую я так ненавидела: ему как будто вручили букет цветов, и теперь он велит нам принести вазу с водой, чтобы его разместить.