Диана безнадежно пожимает плечами, и это самое печальное пожатие плечами, которое я когда-либо видела. Она медленно моргает, прижимая к себе подушку. Она выглядит такой хрупкой, что мне хочется найти плед и закутать ее в него. Никогда раньше мне не хотелось сделать такого для Дианы.

– Диана… – начинаю я, и тут у меня звонит телефон. Это Олли. – Извини, но мне лучше ответить. Вдруг что-то случилось с Харриет.

– Не говори ему, Люси. Пожалуйста, не говори ему!

Диана смотрит на меня, и у меня складывается впечатление что ее душа вернулась в тело, а взгляд снова стал острым. Она «включилась». Мне грустно, а еще я чувствую, что это большая привилегия, что она позволила себе расслабиться со мной, пусть даже на несколько секунд.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Она отворачивается, как бы давая нам побыть наедине.

– Харриет очнулась, – говорит Олли.

Я слышу, как она бормочет что-то на заднем плане, и, возможно, дело в болезни Тома, но меня захлестывает такое желание обнять дочь, что у меня перехватывает дыхание.

– Я думал, ты захочешь приехать.

– Да, – отвечаю я. – Очень хочу. Сейчас приеду.

– Спасибо, – говорит Диана, когда я убираю телефон в сумочку. – Том очень хочет сам рассказать детям.

Забавно слышать, как она называет Олли и Нетти «детьми». Но, возможно, именно так мать всегда думает о своих отпрысках. Интересно, не в этом ли корень всех наших проблем?

Я сижу в «хорошей комнате» Дианы и Тома, но на сей раз я посвящена в тайну. Нетти и Патрик сидят рядышком на мягком диване, сидят прямо, словно вытянулись по стойке «смирно». Мы с Олли сидим в креслах лицом друг к другу. Диана и Том – рядом напротив Патрика и Нетти.

– Могу я предложить кому-нибудь выпить? – спрашивает Диана, и мы все качаем головами, стремясь перейти к сути сегодняшнего семейного собрания.

Таких «семейных советов» у нас раньше не бывало, и я знаю, что Олли кажется, будто это как-то связано со случившемся с Харриет. Я не могла этого опровергнуть, не признавшись в том, что Диана рассказала мне о Томе, а мне этого не хотелось. Во-первых, я думаю, что Том прав, считая, что сам должен сказать своим детям. Во-вторых, на сей раз Диана впервые мне доверилась, и я полна решимости доказать, что этого достойна.

Я наблюдаю за Томом, который сидит в кресле напротив, и выискиваю признаки БАС. Насколько я могу судить, он здоров. Что же касается его чуть невнятной речи, то я успела полюбить такую его манеру и всегда приписывала ее тому факту, что обычно он находится на той или иной стадии между «немного выпивши» и «пьян».

– Ладно, не буду играть словами, – говорит он. – Мы все знаем, что я собираюсь вам кое-что сказать, и вы, вероятно, чувствуете, что это что-то плохое… К сожалению, так оно и есть. У меня диагностировали болезнь моторных нейронов, о которой вы, вероятно, слышали. Как раз из-за нее было столько шуму несколько лет назад. Она также известна как БАС или болезнь Лу Герига. В любом случае это дегенеративное заболевание, поражающее нервы в головном и спинном мозге, которые отвечают за работу мышц. Когда болезнь войдет в финальную стадию, мои мышцы ослабеют, затвердеют и истощатся. Я не смогу нормально ходить и говорить, не смогу нормально есть и пить, даже дышать будет трудно.

Том говорит быстро, и в его голосе слышится легкое раздражение, но я знаю, что это просто потому, что он чувствует себя не в своей тарелке. Ведь его роль в семье – сглаживать ситуацию, устранять проблемы. Его убивает сама мысль, что на сей раз проблемы создает он.

– Вот так обстоят дела, и я постараюсь по мере сил справиться, – говорит он. А потом он долгое время вообще ничего не говорит.

Реакция Нетти и Олли удивляет меня… как раз полным отсутствием какой-либо реакции. Ни движения, ни резкого вдоха, только ритмичное моргание, с задержкой в пару секунд. Патрик подносит руку ко рту, упирается подбородком в большой палец.

– Ты умрешь? – наконец спрашивает Нетти.

– Да, я умру. Как и ты, твой брат, твоя мать, Люси и Патрик… Мы все умрем. Но, скорее всего, я уйду первым. Возможно, в ближайшие пять лет. Может быть, даже в будущем году.

Диана берет Тома за руку.

– Никто не вечен, – говорит Том, – поэтому я хотел бы, чтобы следующий год стал запоминающимся. Для меня это означает много времени проводить с семьей. С женой, детьми, их супругами… – Он встречается со мной взглядом. – И со внуками, если ты позволишь, Люси. Я в ответе за то, что случилось с Харриет. Если бы она не выздоровела, я бы никогда себе этого не простил.

– Конечно, ты можешь видеться с детьми, Том. Столько, сколько захочешь.

– Папа, я… – Олли подается вперед. Кажется, он с чем-то борется, но в конце концов продолжает: – Я знаю, что сейчас еще рано говорить, но тебе, вероятно, стоит привести дела в порядок. Доверенность на адвокатскую опеку, медицинские инструкции. Вероятно, стоит подумать, кто займет твое место в компании, или обсудить продажу твоей доли другому партнеру, если решишь пойти таким путем.

Интересно, откуда Олли это знает? Слова слетают с языка, как будто он не рекрутер, а юрист по наследственному праву. И вдруг он смущается.

– А еще тебе, наверное, надо позаботиться о завещании.

– Ну об этом, пожалуй, пока рано говорить, милый, – вмешиваюсь я.

– Все уже улажено, – откликается Том.

Олли кивает.

– Можно спросить, что там говорится?

– Олли! – разом восклицаем мы с Дианой.

Я, конечно, понимаю, что дурные вести могут вызвать необычные эмоции. Но Олли ведет себя на удивление черство.

– Здесь нет секретов, – отвечает Том. – В случае моей смерти все переходит к Диане. В случае смерти Дианы все имущество в равных долях отходят вам, дети, и вашим супругам.

Я смотрю на Олли. Он как будто умиротворен.

– Никто не ожидает, что придется обсуждать такие вещи с семьей, – продолжает Том. – В глубине души мы все думаем, что будем жить вечно. А болезнь, надо признать, – довольно резкое пробуждение от иллюзий. – Том пытается рассмеяться, но голос у него срывается.

– Ох, папа! – Олли вскакивает и обнимает Тома. – Мне очень, очень жаль.

Том подается к Олли и на мгновение закрывает глаза. Это прекрасное мгновение.

Жаль только, что оно наступило не раньше, чем они обсудили содержание завещания.

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

Странно снова оказаться у Тома и Дианы. Джерард строго-настрого запретил нам выносить что-либо, кроме личных вещей, но Нетти и Патрик были здесь вчера, и с тех пор уйма всего исчезло. Например, ваза, которая красовалась в фойе. Я не могу их винить. Из-за финансовых трудностей, которые мы испытываем, у меня может возникнуть соблазн самой взять вазу-другую. Я рада, что Олли не предложил. В последнее время он ведет себя странно, но я рада видеть, что он все еще тот честный человек, за которого я вышла замуж.