Она аккуратно выслушала меня, потом показала мне на свой компьютер. Я включила его, вложила стилус в руку Серены и увидела, как она тихо и старательно выводит на экране:

Никогда не бойся выказывать свои чувства.

Каждый раз, как я это делаю, я попадаю впросак.

— В том письме Рафаэлю Скали я хотела быть искренней, а в конечном итоге выставила себя на посмешище.

Искренность — один из путей, ведущих к любви.

На ее губах мелькнула лукавая улыбка, и она обессиленно уронила стилус.

— Ладно, хватит нам болтать. Ты уже устала. — Я взяла ее за руку. — Ты тоже никогда не отчаивайся, Серена.

Она сжала мои пальцы со всей силой, на которую была способна.

ИОНА

Я не мог решиться написать Лиор, чтобы предложить ей встречу. Что это было: трусость, непоследовательность? Уж не знаю. Мне нужно было время. Я не хотел торопить события и предпочитал интуитивно следовать велениям судьбы. До настоящего момента в моей истории не было ничего рационального. Она, казалось, раскручивается в каком-то другом измерении и подчиняется каким-то другим правилам, чем те, что предлагали друзья и мсье Гилель. Но как им это объяснить? Как словами высказать то, что я и для себя-то толком не могу сформулировать?

Я оправдывал свою безынициативность самым жалким образом, рассуждая, что не хочу разрушить магию, что будущее само найдет меня на том месте, где я его жду, и не надо ни опережать события, ни пытаться их предугадать. Я хотел двигаться маленькими шажками, не торопиться, чтобы ничего не испортить.

Правда же, я теперь это знаю, была совсем другой: я боялся ошибиться. Я слишком много надежд — и все возможное отчаяние — вложил в эту историю, так что мне никак нельзя было разочаровываться, я предпочитал до последнего оттянуть момент, когда придется встретиться с реальностью, взглянуть ей в глаза, объяснить ей все, словами выразить свои сомнения и страхи, свою любовь.

Слова опошляют все, что наша душа пытается вознести выше обыденной жизни. Они обедняют чувства, сводят их к возможностям нашей речи.

Как объяснить Лиор, что я собой представляю, что я к ней испытываю, на какую жизнь для нас двоих надеюсь, без того, чтобы моя глупость, робость и трусость не извратили мои слова?

Я больше доверяю молчанию, пространству между нашими двумя одиночествами, способности наполнить нашу тоску фантазиями. Тогда, если мы встретимся, мы обогатимся этим ожиданием и страстью, которую оно в нас разбудит.

Единственную уступку я позволил себе выпросить у судьбы — попросить у мсье Гилеля поставить меня на работу во вторник утром.

Продолжение последует само — или не последует.

Однако атака мсье Гилеля несколько поколебала мою уверенность. Все эти дни от Лиор не пришло ни одного письма — и это подтверждало доводы мудрого старика. Я несколько раз перечитал свое последнее письмо, пытаясь поставить себя на место Лиор. И должен был признать, что теперь оно показалось мне чересчур прямолинейным. Она могла почувствовать себя обиженной, что так доверчиво открылась мне, а в ответ получила лишь письмо с извинениями, в котором объяснялось, что я не тот, за кого она меня принимает. И я решил опять написать ей. Не для того, чтобы предложить встретиться, а лишь затем, чтобы она не огорчалась и извинила меня.

От: Рафаэля Скали

Кому: Лиор Видаль

Тема: Мое письмо

Дорогая Лиор,

вы, наверное, удивитесь, когда обнаружите в почте мой имейл. Но я долго размышлял о нашей переписке и начал сомневаться в уместности своего письма.

Я не большой мастер сочинять, и мне всегда трудно понять, чего же ждут от меня люди. Я всегда стараюсь говорить то, что думаю, и иногда, а порой даже часто, я могу человека ранить. Может быть, читая мое прошлое письмо, вы тоже были обижены.

Я преследовал единственную цель: вывести вас из заблуждения по поводу моих достоинств, поскольку у меня их нет. Но наверняка я невольно оборвал ваш порыв или, что еще хуже, разрушил надежду на понимание. Если это так, мне искренне жаль. Если не так, мое письмо могло показаться вам глупым и претенциозным. По сути дела, кто я такой и по какому праву могу считать, что мои писания так уж важны и способны повлиять на чьи бы то ни было мысли или чувства? Но я знаю, что иногда можно придать большое значение книге, если она касается лично тебя, если она задевает сокровенные струны души и чутко отзывается на твою боль или на чувство, на котором основывается часть твоей жизни.

Если я правильно понял ваше письмо, мой первый роман произвел на вас именно такое впечатление. Я сперва ощутил удовлетворение, даже гордость. Потом я осознал, что этот роман больше мне не принадлежит, что он говорит только об одной части моей жизни и что сегодня я уже не достоин похвал, которые до сих пор ему адресуются. Именно это я и хотел вам объяснить.

Чувства, которые вы обнаружили в «Тиши ее молчания», подлинные и искренние, и они могут быть для вас сколь угодно важны. Но я сам отныне не чувствую того огня, который горел во мне, пока я писал эту книгу. Может быть, потому, что мне нечего больше сказать людям, а может, потому, что с тех пор я стал более серьезно относиться к писательству. Ну и, конечно, потому, что я изменился. Старый книготорговец, с которым мы оба знакомы, сказал мне в какой-то момент, что каждый из нас ищет свою книгу, которая пробудит нас к жизни, наполнит душу теплом, залечит наши раны, раскроет перед нами новые горизонты. Я считаю, что это прекрасная и благородная мысль. Словно люди и книги связаны между собой таинственной мистической связью, которую трудно обозначить или объяснить. Но я еще понял, что писательство — это большая ответственность. Может, поэтому меня и напугало ваше письмо. Оно поставило меня лицом к лицу с писательской ответственностью.

А я-то больше не писатель.

Если я обидел вас, простите.

Если все это вам неинтересно, забудьте меня. И забудьте это письмо.

С самыми дружескими чувствами,

Рафаэль Скали

ЛИОР

Это письмо пришло уже неделю назад, но я все это время и не открывала компьютер.

Когда я увидела на экране имя Рафаэля Скали, я как-то внутренне заметалась: мне только-только удалось загнать это воспоминание в дальний уголок мозга, и я надеялась вскоре вовсе избавиться от него.

Он извинялся за предыдущее письмо. Выражал опасение, что обидел меня, и объяснял, что никак не может справиться со своим чрезмерным правдолюбием. Я прочла письмо, затаив дыхание, а потом долго сидела, глядя в одну точку и пытаясь оценить, доставило ли оно мне удовольствие или, наоборот, оскорбило. В конце концов, приятно осознавать, что он вспоминает меня, что пытается как-то объясниться. Я была тронута. К тому же очевидно было, что он человек тонкий и чуткий.

Я захотела было ответить ему, чтобы объяснить, что и я не та, за которую он меня принимает. Но любые оправдания только усилили бы недопонимание. И я отказалась от этой мысли. В любом случае его письмо не требовало ответа. Оно всего лишь уточняло предыдущее. Только проясняло двусмысленную ситуацию.