На одной из них произошел курьезный случай. Тенор Л. И. Леонов, исполнявший партию Собинина, заболел. «Ну, ничего, я за него спою», – сказал Глинка. Начали репетицию. Автор оперы похаживал по сцене, как ни в чем не бывало. Наступил момент выхода Собинина. Глинка храбро подошел к рампе, чтобы начать первую фразу «Радость безмерная», – произнес первый слог и сконфуженно умолк. Оркестр прервал игру, все заволновались. «Что с Вами, Михаил Иванович?» И композитор едва слышно ответил: «Не могу, оробел… Черт возьми, вот уж не думал, что так страшно петь на этих подмостках»[178].

Премьера оперы «Жизнь за царя» состоялась в Санкт-Петербургском Большом театре 27 ноября 1836 года с участием великого русского певца и создателя самобытной вокальной школы Осипа Афанасьевича Петрова в партии Ивана Сусанина и замечательной русской певицы Анны Яковлевны Воробьевой в партии Вани…

Сохранились воспоминания Анны Яковлевны Воробьевой: «Наконец настало первое представление. Как прошла первый раз опера и какой имела успех – ни один из участвовавших не мог в тот день дать ясного отчета. Все мы взволнованы, все робеем и за себя, и за оперу, все, как в тумане… слышим, что кому-то и за что-то аплодируют, кого-то публика вызывает, и по окончании спектакля все, как во сне; только после второго представления мы поняли, что опера имела блестящий успех».

В. Ф. Одоевский написал в ноябре – декабре 1836 года: «С оперою Глинки является то, что давно ищут и не находят в Европе – новая стихия в искусстве, и начинается в его истории новый период: период русской музыки. Такой подвиг, скажем, положа руку на сердце, есть дело не только таланта, но гения»[179].

Французский журналист Анри Мериме напечатал в марте 1844 года цикл статей «Год в России, – письма из Москвы». Там имеются строки об опере «Жизнь за царя»: «„Жизнь за царя“ г. Глинки отличается чрезвычайной оригинальностью… Это такой правдивый итог всего, что Россия выстрадала и излила в песне; в этой музыке слышится такое полное выражение русской ненависти и любви, горя и радости, полного мрака и сияющей зари. Это сперва такая горькая жалоба, потом гимн искупления такой гордый и торжествующий, что каждый крестьянин, перенесенный из своей избы в театр, был бы тронут до глубины сердца. Это более чем опера, это национальная эпопея, это лирическая драма, возведенная на благородную высоту своего первоначального назначения, когда она была не легкомысленной забавой, а обрядом патриотическим и религиозным. Хотя я и иностранец, но я всегда присутствую на этих спектаклях с живыми и сочувственными переживаниями»[180].

Закончить наш рассказ об этой опере мы хотим у дома на Большой Морской улице близ Почтамта, где через несколько дней после премьеры оперы «Жизнь за царя» восторженный почитатель Глинки Александр Всеволодович Всеволожский и его брат Никита устроили чествование Глинки. В нем приняли участие Виельгорский, Вяземский, Жуковский, Пушкин.

Под всеобщие аплодисменты друзья композитора по очереди произносили стихи, составившие «Шуточный канон», посвященный этому знаменательному событию.

Первым приветствовал Глинку Михаил Юрьевич Виельгорский:

Пой в восторге русский хор,

Вышла новая новинка.

Веселися, Русь! наш Глинка —

Уж не глинка, а фарфор!

За ним встал П. А. Вяземский:

За прекрасную новинку

Славить будет глас молвы

Нашего Орфея – Глинку

От Неглинной до Невы.

За Вяземским поднялся Жуковский:

В честь столь славныя новинки

Грянь, труба и барабан,

Выпьем за здоровье Глинки

Мы глинтвеину стакан!

Заключительную строфу прочитал Пушкин:

Слушая сию новинку,

Зависть, злобой омрачась,

Пусть скрежещет, но уж Глинку

Затоптать не может в грязь.

В. Ф. Одоевский положил «Канон» на музыку и опубликовал его [с. 169].

Таким образом, у 1836 года получился прекрасный музыкальный финал. Но было и прекрасное начало: в зале Энгельгардта состоялось первое исполнение Девятой симфонии Бетховена. На одной из репетиций присутствовал Глинка.

Об этом рассказал автор трудов о Бетховене Василий Ленц: «Мы сидели на ступенях около окон зала Энгельгардта, выходящих на Невский проспект. После аллегро Глинка сказал: „Сядем ниже, так будет пристойнее“, и он сел на зеленое сукно, которым были покрыты ступени… Во время скерцо Глинка воскликнул, закрыв лицо руками: „С этим ничто не может сравниться! О! Это невозможно!“. Он плакал. Я понял, что большего артиста я бы не мог иметь подле себя».

А вот как его встретили дома после концерта: «Я был так встревожен сильным впечатлением, произведенным этой непостижимо превосходной симфонией, что когда приехал домой, то Марья Петровна спросила меня с видом участия: „Что с тобою, Michel? “ – „Бетховен“, – отвечал я. „Что же он тебе сделал?“ – продолжала она, и я должен был объяснить ей, что слышал превосходную музыку; она была плохая музыкантша» [с. 65].

Упомянув события в зале Энгельгардтов, необходимо рассказать об этом роде.

Энгельгардты – дворянский и баронский род. Легендарный основатель рода Энгельгардтов – Карл Бернард (1159–1230), рыцарь 3-го Крестового похода за освобождение Гроба Господня, получивший фамилию Энгельгардт, что в переводе означает «Ангел-хранитель», за спасение жизни французского короля Филиппа II Августа при осаде Акры. Российская ветвь этого рода происходит из Швейцарии, где Генрих Энгельгардт упоминается в 1383–1390 годах как гражданин и член Городского совета в Цюрихе. Первым из Энгельгардтов поступил в русское подданство служивший раньше в польских войсках Вернер Энгельгардт, принявший православие с именем Еремея и умерший до 1672 года. Семья Энгельгардтов была очень близка М. И. Глинке, да и не только ему одному, а и всем его родным. В конце 1817 года 13-летний М. И. Глинка вместе с матерью и сестрой в сопровождении старшего брата его матери Афанасия Андреевича Глинки въехали в Петербург. Путь их лежал по Московскому проспекту, Загородному, Владимирскому до Невского, по Невскому до Знаменской (ныне – Восстания) улицы, к роскошному особняку, который, к сожалению, не сохранился, и даже места, где он находился, сейчас определить не удается. Этот особняк принадлежал генералу Василию Васильевичу Энгельгардту, чья мать, Елена Александровна, приходилась родной сестрой Григорию Александровичу Потемкину-Таврическому. В комментариях к «Запискам» М. И. Глинки сказано, что Иван Николаевич, отец Михаила Ивановича, управлял смоленскими имениями генерала.

В том же доме жил со своей семьей и младший брат матери Глинки, Иван Андреевич. В некоторых источниках как раз его и называют управляющим смоленскими имениями Энгельгардта. Но в любом случае эти две