– Мы… А, нет, на запасной, – не договорив первую фразу, поправился Андерс, еще раз взглянувший на приборную панель. Он переключил тумблер в нужное положение. – Все нормально.

Борман подплыл поближе, взглянул на индикатор и при виде давления, поднимающегося до нормальной отметки, улыбнулся.

– Похоже, набирает, – заметил он и нырнул обратно.

Оба знали, что ошибка безобидна, и все же Андерс злился на себя. В родном LM он такой оплошности не допустил бы.

Обрушиваться на новичка в первый же час космического полета Борман счел ненужным, но к Ловеллу он смог отнестись столь же благожелательно. Никто из троих к тому времени еще не снял желтый спасательный жилет, надетый перед стартом на случай, если выведение придется прервать и астронавты угодят в океан. В огромных неуклюжих скафандрах лишний слой одежды не так уж заметен, однако сейчас, когда Ловелл проплывал мимо изножья Борманова кресла, чтобы проверить навигационную панель, петля активации спасательного жилета зацепилась за выступающую стойку. Последовал громкий щелчок и шипение.

– Вот черт! – воскликнул Ловелл, видя, как жилет на груди надувается воздухом.

– Что это было? – спросил Борман, закрытый чем-то от Ловелла.

– Спасательный жилет.

Борман рассмеялся.

– Не шутишь? Надувается?

Затем, не собираясь пропустить такое зрелище, Борман выплыл туда, где торчал в воздухе Ловелл. Смех сразу оборвался.

Как ни комично выглядел Ловелл, Борман мгновенно понял, что ситуация не так уж смешна. В нормальных условиях – иными словами, на Земле – спустить воздух и спрятать жилет не составило бы ни малейшей трудности. Однако жилет был надут углекислым газом, хранившимся под давлением в небольшом баллоне, и выпускать весь этот CO2 в небольшое закрытое пространство с ограниченным запасом воздуха для дыхания явно было не лучшим выходом. Очистители воздуха на борту были – квадратные контейнеры, каждый размером с большую жестянку для печенья, и внутри них кристаллический гидроксид лития, который должен поглощать углекислый газ, чтобы его уровень не достиг опасных величин. Однако, как и сигаретные фильтры, контейнеры со временем перенасытятся углекислым газом и их нужно будет менять на новые. Загрязнять первый фильтр в первый же день полета – плохое начало.

Видя, как хмурится командир, Андерс вызвался помочь.

– Сними жилет и дай мне, – предложил он Ловеллу. – Попробую с ним разделаться, пока ты проверишь панель.

Ловелл благодарно кивнул и принялся стягивать с себя жилет.

– Еще и не снимается, – буркнул он.

Борман, заметив замешательство обоих подчиненных, поспешил сменить выражение лица на более дружелюбное.

– Да, – начал он. – Мы… мы можем выдержать сколько-то углекислого газа.

Он знал, что это правда, но отчаянно желал, чтобы делать это не пришлось. В следующие шесть дней все трое передвигались в тесном пространстве командного модуля гораздо более осторожно.

В итоге Ловеллу и выпало изобретать решение, и в скором времени он придумал отменный ход. Жестом попросив Андерса вернуть ему жилет, он подплыл к тому, что служило на корабле ближайшим аналогом туалета, – к мочесборнику в нижнем отсеке оборудования. Как и аналогичная система на борту «Джемини», мочесборник был не более чем трубкой, одной стороной присоединенной к воронке, а другой – к небольшому резервуару на стене: моча от астронавта стекала в трубку и дальше в резервуар. Если повернуть ручку – ненужная жидкость выплескивалась в космос.

Ловелл убрал воронку со свободного конца трубки, открыл клапан спасательного жилета и прижал его к срезу трубки, так что углекислый газ невидимо для глаза вытек за борт. Когда все было закончено, Ловелл сложил жилет и убрал его в зону хранения. Первая серьезная проблема полета была решена.

* * *

TLI, который ожидал космонавтов в точности через 2 часа 50 минут и 31 секунду после начала полета[37] – ближе к концу второго околоземного витка, – требовал исключительной точности. Поэтому его исполнение доверили не бортовому компьютеру и не экипажу: включением двигателя для старта к Луне должны были напрямую управлять огромные, занимающие целый зал ЦУП компьютеры.

Двигатель третьей ступени «Сатурна» тягой в 102 т планировалось запустить ровно на 308-й секунде, чтобы разогнать «Аполлон-8» со стабильной орбитальной скорости 28 000 км/ч до любимой репортерами «круглой» скорости в 40 000 км/ч, которую они называли «скоростью освобождения», или второй космической скоростью. По сути, они были не правы по обоим пунктам.

Круглое число 40 000 км/ч на самом деле следовало понимать как 38 950 км/ч, а до так называемой «скорости освобождения» доходить было нельзя: такова необходимая предосторожность. По законам физики удаление от Земли напоминает восхождение в гору, когда скорость подъема борется с силой тяжести. Если разогнаться до 40 000 км/ч, то эту гонку можно выиграть, но если затем корабль по ошибке промахнется мимо Луны, то улетит в космос и будет там блуждать вечно.

Если же «давить на газ» чуть слабее и недобрать примерно 1000 км/ч, то эта битва с гравитацией в итоге будет проиграна. И даже если траектория пройдет слишком далеко и корабль промахнется мимо Луны, то можно просто пролететь по дуге и направиться обратно к дому подобно мячику, закинутому высоко в небо и падающему обратно на Землю. Это означало также, что если промахнуться самую малость, то скорость будет достаточно низкой, чтобы подчиниться лунному притяжению, пролететь за обратной стороной Луны и направиться обратно к Земле. В первом случае разворот делается по дуге в открытом космосе, во втором – вокруг «разделителя полос» в виде Луны. В обоих случаях корабль остается на трассе, которую планировщики называют траекторией свободного возвращения, и в любом случае направляется домой.

Пока не пришло время включения, Ловелл решил устроить себе несколько минут отдыха: он перемещался от иллюминатора к иллюминатору, после долгого перерыва вновь знакомясь с тем, как выглядит Земля, медленно вращающаяся внизу под кораблем. Это зрелище представало ему во время всех 206 витков его первого космического полета, но теперь времени на созерцание было гораздо меньше. Имея в распоряжении пять иллюминаторов «Аполлона» против двух на «Джемини», Ловелл хотел как можно больше насладиться такой возможностью.

– Самый лучший полет в моей жизни, – сказал он, подмигивая Борману: то было дружеским напоминанием о тяжелом испытании на «Джемини-7». Он вновь выглянул в иллюминатор, поймал взглядом яркую вспышку – ночная сторона Земли уступала место дневной – и объявил: – А вот и Солнце.

– Где? – спросил Андерс, который за короткое время, отведенное экипажу на пребывание в окрестностях Земли, жадно старался увидеть как можно больше рассветов и закатов.

– Сам посмотри, – ответил Ловелл, жестом подзывая его к иллюминатору. – Подобралось к нам незаметно.