Борман и сам не раз бросил взгляды в иллюминаторы, но все же не очень жаловал мысль о том, чтобы экипаж проводил драгоценное время в созерцании красивых видов. Но раз его товарищи по полету не могли оторваться от иллюминаторов, он решил заодно дать им работу. Учитывая, насколько важной частью задания было составление лунной карты, от чистоты состоящего из нескольких отдельных стекол иллюминатора зависело очень многое, а сохранить ее было не просто. Испарения от резиновых уплотнений рам и микроскопические частицы мусора, стронутые с места во время старта или всплывшие во время невесомости, могли скопиться между слоями стекла. А любая влага, еще со старта приставшая к окнам снаружи, в космическом вакууме должна была быстро превратиться в лед.

– Давайте доложим Хьюстону степень загрязнения окон, – скомандовал Борман. И раньше, чем Ловелл и Андерс успели ответить, он последовал собственному приказу: – Иллюминатор номер один чистый, имеет налет. Наверное, начинается намерзание инея. Номер два – тоже пятна налета.

Ловелл у третьего иллюминатора, заметив полоску, попытался стереть ее большим пальцем, но безрезультатно. Он нахмурился.

– Загрязнение, – объявил он. – Похоже, на внешней стороне.

Андерс доложил о хорошей видимости из центрального иллюминатора, но добавил:

– Немного пыли снаружи и внутри.

Слово «пыль» было скорее оптимистичным: по нему выходило, будто проблема может улетучиться сама собой, хотя и Андерс, и остальные знали, что этого не случится.

– У вас все в порядке, «Аполлон-8», – откликнулся Майк Коллинз. – У нас ничего для вас нет. Просто ждем.

Напоминание об ожидании медленно затихло в эфире: чтобы не мешать экипажу, Коллинз умолк. Он молча вслушивался в переговоры по внутренней связи в ЦУП: другие операторы подтверждали, что компьютеры, система наведения, давление в баках третьей ступени – все было в штатном состоянии. Наконец за 23 минуты до маневра Чарлзуорт, сидевший в кресле руководителя полета на протяжении первой смены, дал отмашку Коллинзу: пора сообщить астронавтам, что их корабль готов покинуть родной дом. Коллинз кивнул.

– Так, «Аполлон-8», – сказал он. – Разрешаем маневр TLI. Прием.

– Принято, – ответил Борман бесстрастно. – Поняли, есть разрешение на TLI. Прием.

Коллинз откинулся в кресле. То, что должно было стать самым захватывающим моментом его жизни, оставило его с острым ощущением неудовлетворенности.

Три представителя человечества, думал он, готовы вырваться из мощной гравитационной хватки Земли и через три дня отдаться гравитации другого небесного тела. Никому из живых существ такого еще не удавалось. Оркестр бы сюда, думал он, и фейерверки. Хоть что-то, чем отметить событие. А вместо этого лишь скучный обрывок фразы: разрешаем TLI.

Однако использование стандартной формулировки было намеренным: она нивелировала само чувство важности события, которое могло отвлечь от дела, когда надо сосредоточиться. Где-то в том же зале управления Джерри Бостик, сидящий за пультом баллистики полета, позволил себе проблеск запретного восторга.

– Улетают, – пробормотал он, ни к кому не обращаясь. – Наши ребята уходят с орбиты.

Внутри космического корабля Борман и его экипаж исполняли то, что предписывал план полета, – то есть вернулись в кресла и затянули ремни. Здесь некому было встать им на плечи, но и ремни могли только помешать сползанию с кресла. Как только двигатель запустится, ускорение даст нужный уровень гравитации, чтобы удержать астронавтов на месте.

– Ну что, джентльмены, – обратился Борман к Ловеллу и Андерсу, – давайте готовиться.

Астронавты проверили приборы: ориентация корабля, давление топлива, все остальное – нигде никаких отклонений. Затем, по выработанной привычке, еще раз проверили приборы. Все казалось в норме.

За пять минут до TLI раздался голос Коллинза:

– «Аполлон-8», Хьюстон. С нашей стороны никаких замечаний. У вас все в порядке.

– Вас понял, – ответил Борман.

Пока истекали эти последние пять минут, наземная команда и космический экипаж затаили дыхание и старались ничем не нарушать тишину. Андерс в тысячный раз прогонял в уме контрольную карточку TLI – и системы, за которые он сам отвечал, и те, что были в зоне ответственности остальных. Отдельным пунктом стояла система мониторинга входа EMS – визуальные показатели скорости, траектории и пространственного положения корабля, видимые на приборной панели со стороны Бормана.

– Ты на мониторинге входа, автомат? – спросил Андерс Бормана. Вопрос прозвучал почти оскорбительно.

Борман утвердительно кивнул.

– «Аполлон-8», Хьюстон. Подходим к 20 секундам до зажигания, – произнес Коллинз, не отрывая взгляда от часов, и затем выкрикнул: – Метка! Все в норме.

– О’кей, – откликнулся Андерс.

– Вас понял, – сказал Борман.

Ловелл в очередной раз ободряюще улыбнулся Андерсу и повернулся к Борману. Тот не отреагировал: глаза командира были прикованы к часам на приборной панели и индикатору зажигания рядом с ними.

– Девять, восемь, семь… – провозгласил Борман, затем пару секунд отсчитал в уме и вновь заговорил: – Четыре, три, две…

Где-то за спиной экипаж ощутил гул. В 18 метрах позади корабля жидкий кислород и жидкий водород хлынули каждый из своего бака и смешались в камере сгорания. Сработала система зажигания, двигатель третьей ступени дал выхлоп – бесшумный в космическом вакууме и отдавшийся в корабле лишь низким вибрирующим гулом.

– Индикатор, – объявил Борман. – Зажигание[38].

– Вас понял, зажигание, – подтвердил Коллинз.

Ожидаемый отголосок гравитации подтолкнул экипаж со спины. Приборы по всему командному и служебному модулю, настроенные, подобно сейсмографам, отслеживать изменения скорости и ориентации корабля, дернулись в ответ на внезапное ускорение, преобразовали результат в цифровые сигналы и показали их на приборной панели. Куда более точные сенсоры – мозг и вестибулярный аппарат самих астронавтов – тоже отреагировали.

– Так, уходит по рысканью, – доложил Борман; ему не нравился легкий поворот в сторону, который он чувствовал нутром и наблюдал по индикаторам.

– Все нормально, цифровой автопилот в норме, – произнес Андерс.

Ловелл прикидывал в уме все оси, по которым могло отклонить корабль.

– Какое у тебя положение по… – начал он.

Борман знал, о чем будет вопрос, и не стал дослушивать:

– Норма, сорок пять…

– Хорошо, – сказал Ловелл.

– А давление в баках? – спросил Андерс.

– Давление в баках как надо, – ответил Борман.

– О’кей, – сказал Андерс.