Его свита не поражала взор ни блестящими доспехами, ни пышным платьем, ни шелками; не было даже золотых и серебряных безделушек. Единственным нарядом рептилий оставались их шкуры – у Сетха темно-карминная, у его приспешников более светлых оттенков красного. Верховые ящеры цветом напоминали окружающий пейзаж – те же пыльные, тусклые оттенки коричневого. На мне по-прежнему оставалась набедренная повязка и жилет; больше ничего.

Обилием воды Шайтан не отличался. В этом пустынном мире ручьи были редкостью, а озера – диковинкой, не говоря уж ни о чем похожем на море или океан. Кормили меня сырыми сочными овощами, а порой давали кусок мяса.

"Мы держим стада мясных животных, – пояснил Сетх в ответ на мой невысказанный вопрос. – Мы разводим их с большой осмотрительностью, поддерживая численность стад в равновесии с окружающей средой. А когда настает их час отправляться на бойню, мы мысленным приказом погружаем животное в сон, а затем останавливаем ему сердце".

– Весьма человечно, – отозвался я, гадая, уловит ли он игру слов.

Но Сетх если и понял, то ничем этого не выдал.

Ни рвов, ни стен вокруг городов не было и в помине. Судя по выветренности могучих куполообразных сооружений, они стояли с незапамятных времен. Даже хлесткому пыльному ветру адского мира нужно не одно тысячелетие, чтобы сточить все углы и выступы массивных каменных здании, доведя их до нынешних обтекаемых форм. Новое здание не попалось мне на глаза ни разу; с виду все дома казались невероятно древними.

О нашем приходе не возвещало пение фанфар; делегации старейшин не выходили нам навстречу. Но всякий раз при нашем приближении уже на подступах к городу вдоль дороги выстраивались толпы горожан. Та же картина ждала нас и на городских улицах. Когда мы проезжали мимо, горожане кланялись, продолжая молча глазеть на нас. На главной площади собиралась громадная толпа; здесь же нас неизменно встречали отцы города.

И все происходило в полнейшем молчании. Жутковато. Жители Шайтана не разговаривали и не производили ни малейшего шума – ни аплодисментов, ни щелчков пальцами, даже не постукивали когтями. Просто смотрели в полнейшем молчании, как мы останавливаемся на главной площади и спешиваемся. Порой какая-нибудь рептилия указывала на меня когтем. Раз или два до меня донеслось что-то вроде шипения – быть может, смех. Все в том же безмолвии нас вели в самое большое здание на площади. Тишину не нарушал ни один звук, кроме вечного заунывного воя жестокого ветра. За мной молча шагали четверо стражников, а я ковылял, устало приволакивая ноги, вслед за Сетхом и отцами города, вышедшими поприветствовать его.

Все они – и свита Сетха, и жители всех без исключения городов казались миниатюрными копиями его самого. Прищурившись, я всматривался в пыльный сумрак, считавшийся здесь ярким полднем, и начал замечать у рептилий небольшие отличия. Тут чешуя у горожан оливково-зеленая, там – отдает в лиловый. А в одном городе они казались облаченными в шотландку.

Однако в каждом отдельном городе все жители до последнего были одного и того же цвета – будто носили военную форму. Вот только цвет этой формы задавала природная пигментация их чешуи. Насыщенность цвета несколько менялась – чем мельче рептилия, тем светлее окраска.

"Может, величина и цвет говорят о возрасте? – ломал я голову. – Или они показывают положение индивидуума на иерархической лестнице?"

На эти безмолвные вопросы Сетх ответа не давал.

Но в каждом городе, независимо от того, какого цвета были его жители, нас вводили в самое большое здание на площади, как только мы спешивались. Обтекаемые купола зданий имелись лишь на незначительной части города и не позволяли судить о его реальной протяженности. Большинство помещений находилось под землей, соединяясь между собой широкими туннелями и сводчатыми галереями.

Затем нас приводили в просторный продолговатый зал, в дальнем конце которого на возвышении сидел ящер ростом с самого Сетха – очевидно, местный патриарх. Затем зал аудиенций наполнялся горожанами помельче, посветлее, помладше и пониже рангом – так мне казалось.

Подведя меня к патриарху, Сетх останавливался перед ним. Я вынужден был оставаться на ногах, из-за сильного тяготения чувствуя себя слабым и измученным. Не раз я, не выдержав, падал на пол; мой мучитель не обращал на это внимания, позволяя мне лежать; я же не пренебрегал возможностью немного отдохнуть. Для Сетха, разумеется, это являлось отличной демонстрацией слабости аборигенов Земли и явным аргументом в пользу его плана.

Залы эти освещались ничуть не лучше, чем все остальные помещения, – искусственными источниками инфракрасного света, от которого делалось не светлей, а жарче. От зноя, приятного для рептилий, у меня все плыло перед глазами, несмотря на усилия держать внутреннюю температуру под контролем.

Время от времени Сетх позволял мне смотреть глазами кого-нибудь из свиты. Подобных мгновений я дожидался с нетерпением. Тогда моему взгляду открывался превосходный зал аудиенций; величественные стены покрывали красочные росписи, изображавшие сцены из древней истории и родословную сидевшего перед нами патриарха. Но, упиваясь окружавшим меня великолепием, я торопливо копался в приютившем меня разуме, стараясь узнать как можно больше, не насторожив ни его владельца, ни Сетха.

Иногда наша аудиенция длилась не больше пяти минут, но гораздо чаще Сетх часами простаивал перед троном патриарха, ведя безмолвные беседы, неподвижный, как каменное изваяние. Я служил ему доказательством, что народ Шайтана может безнаказанно переселиться на Землю. Впрочем, не знаю, сопутствовал ли ему в переговорах успех. Что означали краткие беседы – быстрое согласие или непреклонный отказ? А во время многочасовых разговоров Сетх мог предаваться ожесточенным спорам с хозяином или, наоборот, радостному обсуждению мельчайших подробностей плана колонизации Земли.

Мало-помалу отрывочные сведения, позаимствованные из сознаний спутников Сетха, начали складываться для меня в единое целое, рисуя несколько упрощенную картину здешней цивилизации. Во время наших странствий по иссушенным просторам Шайтана из города в город я постепенно начал понимать истинную природу населения планеты.

Несмотря на иссушавшую меня физическую слабость, ум мой не оставался в бездействии. Более того, мне почти нечем было себя занять, и я стремился постичь как можно больше, по крохам собирая сведения о моем мучителе и его мире. Это помогало забыть о пытке вечным голодом и безжалостным ветром. Тело мое пребывало под контролем Сетха, но разум оставался свободен. Я заглядывал в сознание рептилий при любой возможности. Я наблюдал и вникал. Я постигал.

Разумеется, отправным пунктом для меня стало то, что они рептилии – или шайтанский эквивалент земных рептилий. Они не способны регулировать температуру собственного тела, хотя умеют удерживать тепло и оставаться активными даже во время ночного холода.

Вначале они размножались, откладывая яйца. Подобно рептилиям Земли, практически все существа на Шайтане покидали отложенные яйца и никогда не возвращались, чтобы увидеть собственный выводок.