«Этим писателям я запретил бы вступать в брак и иметь детей. Как могут они иметь детей – ведь дети должны за нас продолжить, за нас главнейшее досказать – в то время как отцы запроданы рябому черту на три поколения вперед».

Через три года свою ненависть к «рябому чёрту» Мандельштам выразил более откровенно:

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища…

Пастернак, которому Мандельштам однажды прочитал это стихотворение, сказал совсем не то, что надеялся услышать от него довольный своим озорством поэт:

«То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия».

Не меньше Пастернака был напуган Борис Кузин, будущий учёный-биолог, в те годы близко знакомый с Мандельштамом:

«Однажды утром О.Э. прибежал ко мне один (без Н.Я.), в сильном возбуждении, но веселый. Я понял, что он написал что-то новое, чем было необходимо немедленно поделиться. Этим новым оказалось стихотворение о Сталине. Я был потрясен им, и этого не требовалось выражать словами. После паузы остолбенения я спросил О.Э., читал ли он это еще кому-нибудь. – "Никому. Вам первому. Ну, конечно, Наденька…". Я в полном смысле умолял О.Э. обещать, что Н.Я. и я останемся единственными, кто знает об этих стихах. В ответ последовал очень веселый и довольный смех, но всё же обещание никому больше эти стихи не читать О.Э. мне дал».

По мнению Кузина, стихотворение это слышали от Мандельштама «по секрету» одиннадцать человек.

Через несколько месяцев Мандельштама арестовали, но дело ограничилось только ссылкой. А в 1938 году последовало известное обращение секретаря Союза писателей Ставского наркому внутренних дел Ежову. В доносе говорилось следующее:

«Как известно – за похабные клеветнические стихи и антисоветскую агитацию Осип Мандельштам был года три-четыре тому назад выслан в Воронеж… Но на деле – он часто бывает в Москве у своих друзей, главным образом – литераторов. Его поддерживают, собирают для него деньги, делают из него "страдальца" – гениального поэта, никем не признанного. В защиту его открыто выступали Валентин Катаев, И. Прут и другие литераторы, выступали остро… Вопрос не только и не столько в нем, авторе похабных, клеветнических стихов о руководстве партии и всего советского народа. Вопрос об отношении к Мандельштаму группы видных советских писателей. И я обращаюсь к Вам, Николай Иванович, с просьбой … помочь решить этот вопрос об Осипе Мандельштаме».

Судьба Мандельштама была решена.

Почему-то считается, что именно обращение Ставского к Ежову стало причиной гибели поэта. На мой взгляд, удивительно, что этого не случилось ещё раньше, после знаменитого стихотворения о кремлёвском «горце». Видимо, не было указания сфабриковать дело о контрреволюционном заговоре с участием поэтов. Литераторов в то время ещё берегли – недолгой ссылкой отделался и Николай Эрдман. Хотя и он, и Мандельштам, оба после довольно мягкого приговора оказались в бедственном положении.

И всё же хотелось бы понять, почему Мандельштам решился написать такие строки: «Мы живём, под собою не чуя страны…» Помимо отношения поэта к своей родине, которая с некоторых пор воспринималась им как мачеха, здесь есть и кое-что другое. В отличие от Пастернака и Кузина, Мандельштам не в полной мере сознавал, в какой стране живёт, поэтому и не внял предостережениям друзей. Только оказавшись в застенках НКВД, видимо, всё понял.

Своё ощущение бессмысленности противостояния режиму Борис Пастернак передал, возможно, не вполне это сознавая, в стихотворении «Зимняя ночь», написанном в 1946 году, когда сгустились тучи над Анной Ахматовой и Михаилом Зощенко. Казалось бы, это лирическое стихотворение без какой-либо политики, но там есть такие строки: «Как летом роем мошкара летит на пламя…» Конечно, сравнение с мошкарой не вполне подходит для поэтов и писателей, однако рискну предположить, что робкие попытки противостоять власти с её могучим репрессивным аппаратом в глазах Бориса Пастернака выглядели именно так.

Пастернак был крайне осторожен, Олеша после гениальной «Зависти» поставил крест на вдохновенном творчестве и отводил душу, сидя за столиком в «Национале» и поругивая литературных генералов. Лишь Эрдман, Мандельштам, да ещё Булгаков словно бы нарывались на скандал.

Глава 15. Тайна «закатного» романа

Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» читатели воспринимают по-разному. Кому-то кажется, что это история романтической любви, кого-то увлекли евангельские главы, а кто-то восхищён искромётным юмором, с которым автор описывает нравы московских обывателей и чинуш. Не исключено, что некоторых читателей притягивает к себе чертовщина, которая в избытке присутствует на страницах «закатного» романа. По-своему каждый из поклонников «Мастера и Маргариты» прав – Булгаков и впрямь поначалу задумывал плутовской роман с экскурсом в древнюю историю. Но если бы только в этом заключался смысл романа, незачем было держать в секрете его содержание, зачитывая лишь отдельные главы своим знакомым, которым можно было доверять. Не было бы и никакого смысла запрещать чтение этого романа Булгакова за пределами его квартиры. Единственное объяснение такой таинственности в том, что в романе при внимательном прочтении можно обнаружить нечто, о чём Булгаков не решался говорить даже собственной жене, если судить по дневникам Елены Сергеевны и более поздним её записям, сделанным уже после смерти мужа. Там нет и намёка на какую-то крамолу, которую Булгаков зашифровал в своём романе.

Попытка понять скрытый смысл «закатного» романа была предпринята мною в книге «Дом Маргариты», но далеко не все читатели сочли изложенные там аргументы убедительными. Здесь я попробую снова вернуться к этой теме, но уже несколько с иных позиций – поставив себя на место следователя, в руки которого попал неопубликованный роман. Естественно, и автору, и читателям на время придётся переместиться, ну скажем, на семьдесят пять лет назад. Рискованное это дело, учитывая известные всем обстоятельства периода массовых репрессий, однако ничего другого нам не остаётся, как рискнуть, а там посмотрим, что получится.

Итак, представим себе, что чета Булгаковых в очередной раз загуляла в гостях у американского дипломата до самого утра, а в это время агенты НКВД проникли в их квартиру и сделали фотокопии глав романа, представляющих наибольший интерес. Будь я на их месте, скопировал бы для начала самую первую главу и ту, где описан бал у сатаны. Однако после прочтения сразу бы возник